Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
122 
Она снова взяла пепельницу. Подшагнула. Подняла над головой.
– Я буду бить тебя, пока твоя башка не лопнет.
– Стой... Не... – он разлепил затекший кровью глаз. – Не надо.
– Это тебе за Бориса, – сказала она и ударила.
Упырь завыл.
– А это за Мудвина, – и опять ударила.
Упырь замолчал.
Мужчина беззащитен, когда извергает семя. Он ничего вокруг себя не видит и не слышит. Женщина тоже беззащитна в момент выброса животного электричества – но она и в другие моменты беззащитна; она всегда беззащитна. А самец – настороже, к самцу просто так не подойти, и если хочешь достать его – приходится хитрить, подкрадываться, брать его за яйца, ждать, когда он задрожит и застонет, извергаясь.
И тогда у тебя будет ровно четыре секунды, чтобы разбить ему голову чем-нибудь тяжелым.
Она опять потянулась к сумке, достала баллончик с газом. Отшвырнула опоганенные кровью и семенем простыни, села на постель.
Пнула ногой, упырь засопел, поднял голову. Простонал:
– Послушай... Иди в ванную, возьми там... Перекись... Промой мне...
– Обойдешься.
– Зачем ты...
– Сам знаешь. А теперь говори, как ты Мудвина убил.
– Какого Мудвина...
– Олега Брянцева! Зачем ты его убил?
– Зачем мне Олег Брянцев... Кто такой Олег Брянцев?
– Ты знаешь! Он был ни при чем, понял?! А ты его убил. А Борис? Ты решил доить его, как корову?! Ты думал, что я тебе буду помогать?! Ты думал, что я позволю тебе погубить его? Человека, которого я люблю?
– Отстегни меня.
Мила вытянула руку с баллончиком.
– Заткнись. Ты – животное.
– Мы все животные.
– Не все! – крикнула Мила. – Не все!! Понял, нет? Олег Брянцев не был животным! А ты его убил!
– Да пошла ты... – завыл упырь, но она нажала на кнопку, и перцовый газ ударил прямо в багровую морду.
– Что? Больно? Борису тоже было больно. И Мудвину. Ты зря с нами связался. Я тебя сама сожру. Прямо здесь. Про тебя никто не вспомнит. По тебе никто не заплачет.
– Дура... Дура...
– Не приближайся к нам больше. Никогда. Иначе хуже будет. Понял, нет?
Подождала – ответа не получила. Упырь смотрел одним глазом, второй заплыл, – и вдруг улыбнулся слабой вежливой улыбкой. Словно ничего не было: ни ударов пепельницей, ни прокушенных до кости пальцев, ни перцового газа.
У нее тоже защипало в носу, заслезились глаза. Открыла форточку, вышла в зал.
Этажом выше уронили что-то не слишком тяжелое. Может быть, муж отрезал жене голову и не удержал в руках.
«Вот, – подумала она, – смотришь снаружи на эти дома-муравейники, на желтые окна и думаешь, что там ничего не происходит. Едят, пьют, дремлют. А на самом деле везде страсти, кровь... Вот тебе частная жизнь. На самом деле нет ее, человек не умеет просто дремать и жевать».
Включила телефон, набрала Шамиля.
– Наконец-то, – сказал он. – Где ты пропадаешь?
– Где надо, – сухо ответила она. – Шамиль, я... В общем... Ты должен срочно позвонить своим людям. Запиши адрес, пусть они едут. В смысле, милиция... Как можно быстрее... Я нашла его. Я знаю, кто убил.
– Я тоже знаю, – сварливо сказал Шамиль. – Мужика приняли час назад. Сам пришел... Дмитрий Горчаков, шестьдесят седьмого года рождения. Знаешь такого?
– Нет... – прошептала она. – Вернее, да...
– «Нет» или «да»? – раздраженно переспросил Шамиль. – Не путай старого татарина. Это твоей подружки приятель. Я же говорил: бытовуха. Убийство из ревности. Зарезал, вернулся домой, проспался, протрезвел – и пошел сдаваться. Нож принес, всё рассказал... Чистая явка с повинной. Между прочим, приличный парень, очень умный, статьи в журналы пишет... Убитый увел у него девушку. Марию Монахову. Твою подругу. Так что вопрос закрыт. До конца недели даю тебе отгул, а в понедельник чтобы была на работе. Иначе старый злой татарин будет недоволен...
У нее подогнулись ноги. Упала на диван, запах газа не выветривался, текли слезы, много слез, никогда так не плакала, даже в детстве.
Этажом выше тоже плакала женщина – только в полный голос. Обвиняла, проклинала и угрожала.
Потом успокоилась, вернулась в спальню. Упырь сидел, уронив голову, кровь текла по лицу, тяжелыми каплями падала с кончика носа на живот.
Его не было жаль.
Себя было жаль, очень, и больше никого. Да и себя, в общем, тоже не за что жалеть. Всё уже сделано, кого теперь жалеть, о чем жалеть, зачем?
– Эй, – позвала она. – Где, говоришь, у тебя бинты?
122 
