- А одна струна — тетива,
- зазвеневшая из темноты.
- Вместо стрел в колчане — слова.
- А когда захочу — цветы.
- А вторая струна — река.
- Я дотрагиваюсь до нее.
- Я дотрагиваюсь слегка.
- И смеется детство мое.
- Есть и третья струна — змея.
- Не отдергивайте руки:
- Это просто придумал я —
- Пусть боятся мои враги.
- А четвертая в небе живет.
- А четвертая схожа с зарей.
- Это — радуга, что плывет
- Над моею бедной землей.
- Вместо пятой струны — лоза.
- Поскорее друзей зови!
- Начинать без вина нельзя
- Ни мелодии, ни любви.
- А была и еще одна
- очень трепетная струна.
- Но ее — такие дела —
- Злая пуля оборвала.
Этот стих, к тому времени еще нигде не напечатанный, вызвал удивленные аплодисменты. Каков Эр! Неужели это тот самый, кого когда-то при внезапной ссоре его ближайший друг Тушинский назвал «барабанщиком при джазе ЦК ВЛКСМ»? Последним из поэтов выступал тот, кто все это затеял; Ян Тушинский по кличке «Туш», Пример Роберта его вдохновил войти в ту же волну: сначала пущусь в ностальгию, а потом завершу все мощным общественным призывом. Выступая на бесчисленных фестивалях и конференциях на Западе, он уловил, что наиболее значительную фигуру выпускают в самом конце. Пусть так и будет, он это заслужил. Он встал в картинную позу, одной рукой опираясь на столб террасы, а другую руку пустил в ход, как бы укрепляя эмоциональный зов. И подвывал немного:
- А снег повалится, повалится,
- и я прочту в его канве,
- что моя молодость повадится
- опять заглядывать ко мне.
- …………………………..
- И мне покажется, покажется
- по Сретенкам и Моховым,
- что молод не был я пока еще,
- а только буду молодым.
- …………………………..
- Начну я жизнь переиначивать,
- свою наивность застыжу
- и сам себя, как пса бродячего,
- на цепь угрюмо посажу.
- …………………………..
- Но снег повалится, повалится,
- закружит все веретеном,
- и моя молодость появится
- опять цыганкой под окном.
Прочитав эти стихи, он заметил, что они хорошо подействовали на женщин. Даже такие ехидины, как Танька с Нэлкой, как-то мягко заулыбались и проявили, как они говорят, «невыносимую романтику». Но ближе всех к этой невыносимости, конечно, оказались простые девчонки, вроде его верной Зари — почти до слез, почти до изрыдания рыданий, до серебристой декларации любви; и с ней, конечно, красоточки из ансамбля «Мрия», что по-украински — мечта!
Он сказал всем с террасы, что сейчас пойдет совсем другая тематика, а именно глубинно-российская, которая, по сути дела, в тяжелый год опалы и издевательств поставила перед ним новые вопросы и подняла его дух:
- Зa ухой, до слез перченой,
- сочиненной в котелке,
- спирт, разбавленный Печорой,
- пили мы на катерке.
- …………………………..
- И плясали мысли наши,
- как стаканы на столе,
- то о Даше, то о Маше,
- то о каше на земле.
- …………………………..
- Люди все куда-то плыли
- по работе, по судьбе.
- Люди пили. Люди были
- Неясны самим себе.
- …………………………..
- Ах ты, матушка Россия,
- что ты делаешь со мной?
- То ли все вокруг смурные?
- То ли я один смурной?
- …………………………..
- Я прийти в себя пытался,
- и под крики птичьих стай
- я по палубе метался,
- как по льдине горностай.
- …………………………..
- Ждал я, ждал я в криках чаек,
- но ревела у борта,
- ничего не отвечая,
- голубая глубота.
Эта концовка прозвучала как убедительное завершение чтений: в ней прозвучала основная мысль пробуждающегося общественного сознания, так подумал, стараясь не отклоняться от привычных формулировок, зависший над поляной Пролетающий, и все именно так и почуствовали, а властитель дум Лев Копелиович, отмахнув в сторону окладистую бороду, гулко произнес: «Янка, мы все тебя благодарим!»