Последние отзывы

  46  

Итак, она звонила. Во-первых, благословлено было Петрой, во-вторых, только по делу. Исключительно в целях самосовершенствования.

Отец Антоний брал трубку, отец Антоний произносил:

– Але!

О телефон, проводки и трубка. Обманщик и зазнайка, с тобой у нас особые счеты, ты – иллюзия, ты – майя, тебя – нет, о проводник неправды и зла! Ты говоришь родимым голосом, так запросто сжимающим в мычащий комок слабую человеческую душу, но нет, это не он, человека рядом нет, это ты искусно подделываешь его голос.

Что ж, продолжайся, наш телефонный роман, роман бесконечных разговоров… Тихое шуршание – так шуршит дождь по крыше в августовское ненастное время, так время перекатывается – тихо-тихо. Но и осень проступает, а с ней неприметно летит к земле болотный сумрак, быстро и мягко выстилающий городские дворы, ибо не прийти ему невозможно.

И оттого ли, что именно в эти тихие сентябрьские дни он родился, да и повстречались они в ту же неверную переходную пору, когда и грубый обман готов принять за последнюю правду (хотя не исключено, что дело лишь в так поразившей однажды строке Тютчева – все, разумеется, той же, той же – так неизменно, так беспроигрышно надрывающей сердце), но в такой же вот точно серый день, пустой, когда неоткуда да и нечего ждать утешенья, потому что дважды два четыре, неужели так трудно запомнить, и вот она, аксиома твоего существованья – ты один, один бредешь по этой земле, – однажды вечером, таким же беззвучным и хмурым, звенит звонок. Прорубает тишину, продирает этот бесцветный холст, эту плоскость и тесноту жизни – в пространство, в глубину. И острое предчувствие, и мгновенная догадка, и знанье – изначальное, обо всем, что наступит дальше, – прохватывают, ударяют, как гром – не надо, не надо даже приближаться, не надо брать трубку!

Но не взять как? И едва услышав его голос, она понимает: годы прошли в ожидании. Все эти годы она ждала, когда он позвонит сам и начнет говорить. И то тепло, которое только он умеет распространять, прольется быстрым узким потоком по телефонному проводу и войдет в нее. Его голос уносит ее из комнаты и погружает в иное бытие – его доброты и привета. Его голос – самый родной, неважно, что он произнесет, одно звучание, один тембр.

– Здравствуй, Анна, это – отец Антоний.

И изумленная Анна млеет. Надо же, позвонил. В кои-то веки. Первый раз. И робеет, не знает, что сказать.

– Здравствуйте, отец Антоний.

– Анна, я забыл спросить тебя… – что-то он говорит, объясняет, но ей ясно так, что она почти плачет, ослепленная истинным положением дел, объясненья – повод, причина не в этом, просто он жалеет ее, просто незаметно показывает ей, что она не одна бьется в своей жизни, все равно все мы вместе, все равно кому-то (хотя бы и ему) по-настоящему важно, как и чем она живет. Но как он угадал, что сейчас именно и надо было позвонить, в эту минуту, осень, день?

Он звонит и потом, еще раз и еще, и она, осмелев, тоже – хотя и нечасто. Он рассказывает ей что-то смешное, конечно же, бесконечно далекое от церковных тем, осторожно и вежливо расспрашивает о ее делах. Аня отвечает, отвечает сбивчиво и спешно – из глубины согретого обрадованного сердца. На какой-то продолжительный отрезок их отношений отец Антоний становится ей и матерью, и отцом, и старшим другом.

И все это можно, и все это хорошо, вот и Феофан Затворник пишет черным по белому: духовников делайте своими духовными друзьями, этого вам будет более чем достаточно, не понадобятся уже никакие иные подруги и друзья – вот она, святоотеческая мудрость и подлинная свобода духа! Все можно, и духовников друзьями – пока однажды, уже и осень отлетит, и почти оттает выпавшая в тот год невероятно снежная зима (уже и Великий пост перевалит за середину, и вынесут на поклонение Крест), пока однажды он не позвонит снова, позвонит иначе…

– Анна, я звоню тебе по несколько необычному поводу.

И молчание – выжидательное, печальное.

– По какому, батюшка?

– Я скажу тебе…

Она слушает. Надежды никакой, но она ждет. Ждет все-таки с улыбкой.

– Просто мне сейчас… очень нехорошо.

– А кому сейчас хорошо? – ей неловко, она пытается пошутить.

– Это так трудно, Анюшка, когда некуда деться.

– Что-то произошло?

– Долгая и давняя история…

Он опять замолкает.

– Какая?

– Хорошо, я скажу тебе.

Снова молчание.

– Я никому не расскажу, – брякает она, но это действует, он начинает говорить.

– Я живу с соседом, горьким пьяницей. Не знаю, где он достает деньги. Каждый день у нас стоит шум и крик. Вот слышишь?

  46