Последние отзывы

  58  

Командир базы рассыпается в извинениях, но при этом заявляет, что больше двух взводов дать никак не может. Нету-с! Имярек еще немного шипит, но в конце концов утихомиривается, однако требует составить специальный протокол «О несоблюдении должных мер предосторожности по транспортировке», каковой и был составлен. После чего вся «непобедимая армада» погружается на машины и убывает, увозя с собой один из самых охраняемых секретов туманного островка.

Спустя три с половиной часа остров перекрыли так, что ни одна мышь не могла пересечь его границу, не предъявив при этом минимум трех паспортов. В боевой режим была приведена система ПВО, способная засечь любой объект, превышающий по размерам футбольный мяч. Однако в результате всех этих поисков были обнаружены только два взвода доблестных морпехов, храпевших в обнимку с автоматами. Полковник Имярек вместе с ракетой растворился в вечном тумане. А потом выяснилось, что а) никакого Имярека в офицерском составе туземной армии не числилось, и б) никому начальник командира базы не звонил и звонить в тот день не мог, ибо слег накануне с жесточайшей ангиной и совершенно потерял голос. Неплохо, правда?

– Весьма занимательная история, – заметил Щербаков. Выражение на его лице меня всерьез обеспокоило. Так мог бы смотреть фокусник на представление своего конкурента.

– А самое интересное, – продолжил я, – когда я спросил у человека, который поведал мне эту историю, как была вывезена ракета, он оглянулся по сторонам и прошептал: «Ла-Маншским туннелем».

– Насколько я знаю, под Ла-Маншем так и не построили никакого туннеля, – заметил Щербаков. – Хотя проекты выдвигали еще в прошлом веке.

– Вот именно, – подтвердил я. – И я так считал.

После этого в кабине воцарилась тишина.

Других комментариев по поводу моей последней истории от Щербакова не последовало, а я решил, что на сегодня государственных преступлений с меня хватит. Так что следующий час мы провели в обоюдном молчании, которое никто не решался нарушить первым. Проехали, точней сказать, объехали стороной губернский город Митаву – в этом месте магистраль делала петлю, огибая окрестности Митавского дворца герцогов Курляндских.

А потом я увидел памятник… И нажал на тормоз.

– Что случилось, Андрей?

– Я… мне надо выйти.

Щербаков удивленно покосился на меня – по обе стороны дороги расстилалось гладкое как стол поле, – но промолчал.

Я вышел из машины, разогнулся, глубоко вдохнул холодный осенний воздух и зашагал к памятнику.

«Мессершмидт» сохранился на редкость хорошо – должно быть, покрыли чем-то антикоррозийным. Он наискось входил в бетон, так что над землей оставались только хвостовая часть, украшенная скрещенными молотками, и левая плоскость с неуклюжей тушей реактивного движка. А рядом с бетонной лужей навеки застыла зенитка – спаренный тридцатисемимиллиметровый автомат, возможно, тот самый, из которого этот «мессер» и завалили.

Я постоял перед памятником, тщетно пытаясь припомнить какие-то слова, которые, по моим представлениям, вроде бы полагалось произнести. Но в голову почему-то упорно лезло: «Да воздается каждому по делам его». А может быть, именно это и стоило сказать?

Я вернулся в машину, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Щербаков молчал.

– Где-то в этих местах, – сказал я, не открывая глаз, – мой дед, Вацлав Анджеевич Заброцкий, посадил на брюхо свой «Богатырь» после того, как у них отказал третий мотор. Первые два они потеряли еще над Пруссией. Они привезли сто тридцать семь пробоин и шесть трупов.

Щербаков промолчал.

Над Беринговым морем и Аляской,

14 марта 1975 года, пятница.

Ян Заброцкий

– Ястреб-один, Ястреб-один, я – Орел-главный, как слышите?

Какой придурок выдумал эти позывные? Осел-главный, наверное.

– Я – Ястреб-один, слышу вас хорошо.

– Ястреб-один, вы приближаетесь к Красной зоне.

Красная зона – это воздушное пространство Аляски. Территория Америки.

С высоты в двадцать пять километров видно хорошо. Но этой границы не видно даже из космоса. Потому что она существует только на карте. В воздухе и на воде не поставишь колючую проволоку.

– Ястреб-один, вы прошли первую точку!

Многотонная машина мягко качнулась, меняя курс. С кончиков плоскостей сорвались белые струи уплотненного воздуха.

Почему мы всегда ко всему не готовы? К Первой японской – не готовы, к Европейской войне – не готовы, к Мировой – не готовы. Уж к Аляске сотню лет могли готовиться, так нет же – опять не готовы.

  58