Они договорились встретиться в среду днем. И решить, что делать. С порога Надюха бросилась Марине на шею, зашептала что-то ободряюще-утешительное, но Марина не хотела сантиментов и сухо пробормотала:
– Я в порядке. Как дочь?
Надюха вздохнула.
– Не спрашивай.
В последний год за нею появилась привычка к таким озабоченно-юмористическим вздохам, безусловно свойственным всякой умудренной мамашке, с грехом пополам снаряжающей в самостоятельную жизнь собственную юную копию.
– Нашла себе очередного мальчика. Любовь ужасная. Какие-то нереальные страсти. Латиноамериканские. Он уже чуть ли не вены из-за нее резал. У тебя ведь курить можно?
– Тебе – можно.
– А мальчик знаешь, чем занимается? Залезет на какой-нибудь высотный дом, и оттуда – фигак на парашюте! А потом бегом, чтоб в милицию не забрали…
– Ужас.
– Не то слово.
– Как сказал бы Матвеев, такие долго не живут.
– Да, – тихо заметила Надюха. – Матвеев. Во что же он влез, твой Матвеев?
– В том-то и дело, что вроде бы никаких проблем не было… Жили нормально… А главное, ты же знаешь, он от меня ничего никогда не скрывал. Я так наладила, что он сам мне все рассказывал. Про фирму, про бизнес, про деньги… Есть хочешь?
– Нет. Хочу выпить.
Обмениваясь репликами, в четыре руки собрали в гостиной скромный стол. Надюха принесла австрийский пирог, Марина выставила бутылку вермута, конфеты. Уселись. Марине вдруг немного захотелось всплакнуть, но удержалась. Надюха заревела бы за компанию с удовольствием, и Марина боялась, что произойдет взаимная цепная реакция. Вместо разговора будет великий плач. Но плакать, считала она, рано.
– А ты, – подруга щедро налила себе, – ему во всем веришь?
– Ты о чем?
– Может, у него кто-то есть. А перед тобой он исполнял комедию «Важные переговоры, меня сутки не будет…» Вон у Ленки примерно так же было. С мужем. Он все ходил, щеки надувал, то у него встреча с немцами, то с итальянцами, а потом она совершенно случайно узнает, что он…
– Перестань. У Матвеева никого нет. Он мой.
Надюха критически прикусила губу:
– Я, конечно, понимаю, но не слишком ли ты в себе уверена?
Ее губам Марина всегда завидовала. Полные, идеальные губы, стандарта Брижит Бардо. Марина не отказалась бы поменяться с подругой губами. Свои, родные, были хоть и яркие, однако тонковаты – приходилось по десять раз в день подрисовывать карандашом.
– Что мое, – твердо сказала она, – то мое. Частную собственность придумали женщины.
– Вот и Ленка так же думала…
– Да пошла она, твоя Ленка! Она же дура. По ней видно. И муж ее такой же. Случайно попал в струю, денег поймал – и теперь с жиру бесится. Сколько этой твоей Ленке – двадцать восемь? Соска совсем. Молодая еще. Жизни не видела…
Надюха пожала плечами, и Марине не понравилось, как она пожала плечами. Мол, ты меня не убедила. Культивируемый Мариной способ отношений с подругой предполагал хоть и доброжелательный, от чистого сердца, но все же односторонний обмен знаниями; Марина была старше; Марина была замужняя и богатая, тогда как Надя – одинокая и практически нищая; Марина учила и объясняла, как все устроено на самом деле, тогда как ее товарка должна была благодарно внимать и впитывать информацию, а если возражать и критиковать – то редко, вовремя и по существу. И Марина тогда не выдержала и заговорила горячо, тоном выше:
– Послушай, если у мужика никого нет, это по нему всегда видно, поняла? Я пятнадцать лет с Матвеевым! Он ногти на ногах стрижет только тогда, когда я ему об этом напомню! Он зубы на ночь не чистит! Он… он семейные трусы носит!..
– Бывают такие шалавы – им все равно, какие трусы. Главное – чтобы в трусах хоть что-то было…
– Матвеев не такой. После меня – и к шалавам?
– А чего? Для контраста.
– Ему это не надо. У него есть его фирма, его вино, его машина. У него есть я. Больше его ничего не интересует.
Марина почувствовала, что заводится, и лихорадочно отъела от пирога. С одной стороны, подруга все-таки говорила дело. С другой стороны, понемногу, на пределе чувствительности, по некоторым мгновенным полувзглядам, по еле заметному блеску глаз, по странной, иногда прорывающейся елейной вкрадчивости в голосе собеседницы Марина начинала понимать, что та, при всей ее природной доброте, начинает злорадствовать, – возможно, даже сама этого не желая. Вот, мол, была ты счастливая, удачливая, при муже, дом – полная чаша, а теперь попробуй, как я. Жизнь с изнанки понюхать…