– Кстати, а девчонки наши что кушать будут?
Кактус цыкнул зубом.
– А девчонки кокаин кушать будут. Им больше ничего не надо. Напихают полные ноздри – и все, счастливы…
– Ты их не балуй, – тихо произнес Никитин. – Особенно глухонемую.
– Да, – кивнул очкарик. – Мы пойдем другим путем. Девчонкам лучше для старта эфиром подышать. Чуть-чуть. У меня еще осталось. В баллоне. Сырой эфир – это посильнее «Фауста» Гете. Он их поддержит морально и эмоционально. Хотя твоя глухонемая, по-моему, уже напрочь отъехала. Она мне одного гашиша уже на пятьсот долларов сожгла…
– Что поделать – любит.
– Любит? – сварливо переспросил Кактус. – Все любят. А везти в собственной заднице через три границы никто не любит!
– Прикури мне еще сигарету…
– Не дам. Рано. Пупырышки обожжешь. Вкусовые… – Кактус взял паузу и продолжил: – Итак, джентльмены, продукты, наблюдаемые вами на столе, разнообразны. Но все они – легкие. Здесь мы не видим жирной ядовитой свинины, картофеля и колбасы. Эта пища не нагрузит нам желудки. Приступим. А чтобы не скучать, возбудим себя интеллектуальной, но легкой беседой. Что вы думаете о внешнеполитическом курсе нынешней администрации?
Матвей рассмеялся:
– Он вполне соответствует внутриполитическому курсу.
– Согласен.
– В целом нынешняя администрация сделала все, что могла.
– Но все же больше, нежели предыдущая администрация.
– И те и другие козлы! – вдруг заревел бывший депутат. – Хватит этой демагогии! Налейте мне водки, зовите баб и давайте бухать!
Уже и крепкого выпили, и курнули по нескольку раз, и пожрали жареного, мягчайшего, с дымом, мяса со свежими овощами, с травами, с сыром, и вдоволь почесали языки, и пили чай, и снова курили гашиш, заедая виноградом, клубникой и персиками, запивая минеральной водой. Наслаждались медленно, вдумчиво – грамотно. Погружали в истому каждую клетку своих тел.
Матвей – за разговором, за едой, за вкусной сигареткой – лелеял в себе мощную эйфорию. Долга – нет!!! – кричало от восторга все внутри него. – Я ничего не должен! Не должен! Все кончилось! Он уезжает! Бежит! Навсегда! Подошли к финалу мои муки!
Великое облегчение испытывал он сейчас. Как будто сидел в тюрьме – и вот вышел. Как будто мучительно болел – и выздоровел. Или настиг и покарал старого врага.
Гора с плеч – вот как это называлось.
Потом глухонемая танцевала. Ловко взошла на стол и стала исполнять. Действительно, с немалым талантом и самоотдачей. Танцующая на столе пьяная голая женщина – картинка архетипическая, наблюдать такое впервые – все равно что увидеть, например, девятибалльный шторм, или старт ракеты, или смерть человека – запоминается сразу и в подробностях. Однако Матвей не старался ничего запоминать, а если б и хотел, все равно бы не запомнил. Гашиш оказался слишком крепким.
Он плыл в волшебных волнах, то погружаясь, то всплывая для вдоха; яркий, мерцающий мир вокруг него бесился и хулиганил, показывал себя в острых, невероятных ракурсах; то казалось Матвею, что он видит нечто главное и важное, то вдруг это важное оборачивалось гирляндой пошлых банальностей; его несло и кружило. Было сладко, томно, невозможно хорошо.
Женщина двигалась искусно, ритмично, ее пальцы скользили вдоль бедер, то поднимались выше, к талии и животу, то сбегали вниз, сжимая тугой зад, разъятый надвое вертикальной неглубокой впадиной; блестело золотишко в пупочной дырочке, играли губы, вдруг выходил узкий влажный язык, и из-под упавших на лицо прядей глядели глубокие потемневшие глаза.
Матвея тащило дальше и дальше. Музыкальные вибрации проникли в самые глубины, овладели, защекотали, взбаламутили нутро. В конце концов ему стало дурно, и он, едва найдя силы встать, кое-как добрался до выхода. Толкнул дверь. Оказавшись на веранде, упал в заскрипевший шезлонг. С удовольствием внял сырой прохладе. Хотелось тишины и одиночества, но почти сразу рядом появилась узкая тень Кактуса. Наркотик придал Матвею чувствительности, и он уловил исходящие от маленького очкарика нервные волны. И в сотый раз подумал, что очкарик – плохой человек.
– Перебрал дыма? – заботливо поинтересовался Кактус. – Выпей рюмку водки. Легче станет.
– Я в порядке. Все нормально.
– Нормально – это нормально. А тебе должно быть хорошо.
– Мне так хорошо, что даже не верится.
Воздух резко вылечил мозги Матвея, и он осторожно спросил: