Последние отзывы

  49  

Оглянулся — унтер, который мое непосредственное прикрытие, бледный стоит, карабин стиснул так, что костяшки побелели, отделение его позади панцера сгрудилось, жмутся, пригибаются.

— На броню, — ору им. — На броню, десантом, живо! — В такой обстановке мозгами раскидывать некогда — тут рефлексы с инстинктами должны работать.

«Девятку» бронебойщики расстреляли — характерные хлопки, их я четко расслышал. Панцер они пока не видят, но стоит мне высунуться, вцепятся, как голодный пес в мосол.

Шанс один — прорываться назад, из города. На открытую местность они не выйдут, не дураки, там их корпус мигом в блинчик раскатает.

— Разворачиваемся! Севшин — пулеметом вдоль окон!

Эх, думаю, ну почему на «Смилодонте» зенитного пулемета нет! Сейчас бы он оч-чень кстати пришелся!

— Алексей Михалыч… на тебя вся надежда… вывози нас к лешему отсюда. Karacho!^[20]

Михеев в ответ дизелем взревел, и панцер, что твой гоночный болид, вперед прыгнул.

— Я свое дело, — хрипит мехвод, — сделаю. Вы токо глядите, чтобы никакая сука авровская мне палок в катки не насовала!

До конца улицы мы не доехали — долетели. У меня даже мелькнуло — затормозить не успеем, впилимся в фасад с маху. Панцер юзом пошел… кажется, гусеница на миг от земли оторвалась. Ну, форменные гонки… так их и перетак!

— Севшин, не спать! Огонь!

Авровцы вокруг уже кишмя кишели. Не знаю, из каких щелей повылазили… причем, что характерно, большинство не в форме, а в штатском… даже не ландвер, а фольксштурм какой-то доморощенный. Ну да, после недельной бомбежки местные обыватели наверняка к нам такой горячей любовью пылают, что живым к ним в лапы попадать никому не советуется.

Впереди, справа, метрах в семидесяти, из прохода между домами троица в пиджаках выскочила, двое с карабинами, третий с бронебойкой на плече и уже в нашу сторону развернулся. У Севшина, похоже, нервы сдали, вместо пулемета на спуск пушки нажал, фугас в угол здания, камни так и брызнули — троицу на куски размело.

Позади ухнуло — сверху кто-то гранату кинул только скорости нашей не учел. Пули по броне так и цвикают — и десант наш в ответ тоже поливает, патронов не считая.

Всю почти улицу проскочили — до угла метров двадцать, Севшин уже башню начал разворачивать и тут из-за этого угла грузовик выскочил, «Бедфорд» с безоткаткой в открытом кузове. И главное, развернута она уже в нашу сторону — а сто два мэмэ, когда они тебе между глаз смотрят, оч-чень здоровыми кажутся.

— Дави их! — кричу. — Дави!

По-моему, Михеев меня не расслышал — по крайней мере, у меня в наушниках сплошной треск, да хрипы раздавались. Но понял правильно.

Двадцать метров при нашей скорости — меньше двух секунд. Им бы хватить могло.

Не хватило. Может, снаряда в стволе не было, а вернее — ужас их сковал, когда поняли, осознали, какой им смертью сейчас погибать придется. Потому как даже если попадут они, даже если прошибет их пукалка нам лоб башни, разогнавшийся тяжелый панцер — пятьдесят семь тонн! — им не остановить. Никак!

Нам, панцерникам, не так уж часто вот так, в упор противника разглядеть удается, все больше силуэты неясные, сквозь дым и пыль. Но эти лица я, наверное, до конца дней своих, сколько бы мне их Господь ни отмерил, помнить буду… потому как мне от них, от их ужаса самому жутко сделалось. Хотел отвернуться и не смог, как под гипнозом смотрел, до последнего мига… пока панцер не врезался лобовым бронелистом в бок грузовика, тот отлетел, упал на бок, точнее, начал падать, потому что мы его вновь догнали — и об стену. За всю войну никогда такого слышать не доводилось — крик металла и людей.

Я только потом сообразил — повезло, что горючка у грузовика не рванула. Плюс к тому, грузовик этот для нас демпфером сработал. Правда, тряхнуло все равно неслабо — еще чуть, и вылетел бы из люка со свистом.

Как десант сумел удержаться — этого я и вовсе не понял.

А уйти все равно не получилось. Переулок из которого «Бедфорд» выпрыгнул, проскочить успели, вывернули на улицу… и приехали!

Я даже заметить не успел, откуда этот пацан взялся. Когда выкатили из переулка, не было его, точно не было, а развернулись, гляжу — стоит, пригнувшись, метрах в трех перед правой фарой. И десант зевнул…

На вид лет тринадцать ему было, никак не больше. Рожа вся перемазанная, в потеках, рубашка с короткими рукавами, когда-то белая, а сейчас непонятно какого цвета. И ненависть в глазах прищуренных.

  49