Когда я спрыгнул на землю, Алик уже вовсю сверкал голым торсом, а народ носился вокруг, громыхая канистрами.
— Держи, начальник! — я забрал у Демина его одежду.
— Спасибо! Хочешь, моим ординарцем на постоянной основе будешь? — подколол меня Тотен и тут же отскочил, уворачиваясь от шутливой затрещины.
— У беззубых слуг не бывает! — скорчил я зверскую рожу.
— Э, ты никак собираешься воинское преступление совершить? На старшего по званию напасть?
— Уже не старшего! — я потряс в воздухе мундиром. — Вас разжаловали, только что приставка «гаупт» от былой красы осталась! Подумать только — «штурм» на «шар» заменили, и вы уже не белая кость, герр Тотен! — последние слова я уже произносил из кузова, аккуратно укладывая форму на предназначенное ей место.
Надо сказать, что прошедший месяц здорово изменил наше отношение ко многим вещам. В частности, практически исчезло страйкбольное раздолбайство. То, что хорошо «в шаговой доступности» от родного дома на игре, не очень подходит, когда ты в тылу врага, а само понятие «дом» настолько расплывчато, что можно считать его несуществующим.
Это на «войну выходного дня» можно выдвигаться, покидав кое-как все имеющееся барахло в багажник, а здесь от этого и жизнь иной раз могла зависеть. Причем не только твоя. Вот и привыкали заново к дисциплине люди служившие, а неслужившие учились быть собранными и аккуратными.
А вот балабольство никуда, по счастью, не делось! Что меня временами очень радовало — воевать, как показала практика, лучше весело и изобретательно, а не печально и уныло. Может быть, если я окажусь на передовой, то и поменяю свое мнение, но у нас же сейчас партизанщина в полный рост!
Досматривать, как Алик «прихорашивается», я не стал, а пошел помогать ребятам с заправкой — по здешнему бездорожью движки «евромобилей» начинали потреблять бензин пугающими темпами. А сейчас для нас любая незапланированная остановка смерти подобна. И в прямом и в переносном смысле.
* * *
Когда разведка, нещадно пыля, умчалась в сторону городка, а баки были заполнены под пробку, меня вызвали к командованию. Представ перед светлыми очами Фермера (для чего мне пришлось пройти аж пятнадцать шагов), бодро отрапортовал:
— Товарищ майор, старший лейтенант Окунев по вашему приказанию прибыл! — В принципе клоунаду можно было и не разводить, но возле «Опеля» сейчас тусовались все наши «местные», так что приходилось соответствовать декларируемому статусу.
— Вольно! — буркнул Александр и сразу перешел к делу: — Давай, быстро ребятам из трофейного барахла что поприличней подбери. Только в темпе! Будут массовость создавать.
Я лицом изобразил непонимание сути проблемы.
— По людным местам сейчас поедем, — не поленился объяснить Фермер. — Колонна приличная, четыре машины, а людей на виду мало. Мне бы такое подозрительным показалось. Так что давай, снаряжай бойцов.
— Слушаюсь, тащ майор!
«А ведь Саша прав — четыре приличные машины и пустые при этом. Непорядок! С „Опелями“ проще, конечно, тенты надежно скрывают от нескромных тевтонских глаз как наших одетых не по форме бойцов, так и нештатные средства передвижения. А пара лишних мотоциклов лишними не будут!» — мысленно пошутил я, помогая бывшим пленным одеваться по всем правилам армейской моды Третьего рейха. Впрочем, насчет «по всем» и «армейской» — это я загнул. Форму я им выдал эсэсовскую, это раз. И к деталям не докапывался, это — два. Парням не на парад идти, так что можно особо не эстетствовать.
Мишка Соколов, поскольку ехал со мной в открытой кабине «Круппа», был одет во все немецкое, как и Несвидов с Дымовым, так что на переодевание четверых оставшихся ушло не слишком много времени. Не знаю, практикуется ли в казармах РККА в настоящее время процедура «одеться, пока горит спичка», но управились мы минут за пять.
Тотен, кстати, когда первый раз увидел нашего старшину в немецкой форме, долго хихикал в сторону, а когда на него насели с требованием разъяснить комичность момента, поведал, что Емельяну достался не просто мундир, а заслуженный мундир «всея СС», о чем говорил «уголок» «старого бойца»[60] на правом рукаве. Несвидов не понял и обиделся, и пришлось Алику объяснять, что шеврон на правом рукаве его мундира — вещь очень почетная, так как носить ее могут только те, кто вступил в СС еще до прихода Гитлера к власти и соответственно испытал все тяготы «периода борьбы». Емельян, однако, совершенно не вдохновился и буркнул в ответ, что, будь его воля, он ни за что в жизни эти фашистские цацки не надел бы. А Док вот уже две недели его периодически подкалывает на эту тему — то поинтересуется, какие страницы «Майн Кампф» он помогал писать, то попросит Несвидова дать ему рекомендацию для вступления в НСДАП.[61] А то как-то вечером у костра Серега потребовал у старшего сержанта сдать спички и зажигалку, мотивируя это тем, что в прошлый раз, когда Несвидов «баловался со спичками — Рейхстаг сгорел». После такого фееричного наезда Емельян нажаловался командиру, и нашему доктору была поставлена «вразумляющая скипидарная клизьма», как сказал сам Серега, «небольшая, на полведра».
60
Шеврон старого бойца (нем. Ehrenwinkel der Alten Kampfer) — особый знак отличия в виде шеврона, выделявший старейших военнослужащих СС. Шеврон имели право носить на правом рукаве кителя или шинели выше локтевого сгиба только те члены СС, которые вступили в ряды НСДАП в «период борьбы», то есть еще до того, как рейхспрезидент и генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург назначил Адольфа Гитлера германским рейхсканцлером 30 января 1933 года. Право на ношение шеврона «старого бойца» считалось высокой честью, поскольку являлось зримым свидетельством верности идеям национал-социализма еще во времена борьбы и до прихода к власти, когда членство в НСДАП не приносило никаких выгод, а, напротив, было сопряжено с немалым риском. Позднее право на ношение шеврона получили также австрийские эсэсовцы, вступившие в СС до аншлюса 1938 года, в период, когда они подвергались притеснениям, преследованиям и даже заключению в лагеря для интернированных со стороны властей.
61
Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (также Национал-социалистская немецкая рабочая партия) (нем. Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei; сокр. НСДАП, нем. NSDAP) — политическая партия в Германии, существовавшая с 1919 по 1945 год, с 1933 года до мая 1945 года — правящая и единственная партия в Германии.
НСДАП была создана 5 января 1919 года путем объединения Комитета независимых рабочих Антона Дрекслера (учрежденного 7 марта 1918 года в качестве филиала Северогерманской ассоциации содействия миру) и Политического рабочего союза Карла Харрера (созданного в 1918 году) в Немецкую рабочую партию (Deutsche Arbeitsrpartei; DAP).
24 февраля 1920 года на собрании в пивной «Хофбройхаус» (Мюнхен) Гитлер огласил программу «25 пунктов», и тогда же было принято решение о смене названия партии — к нему было добавлено «Национал-социалистическая». Сам Гитлер так объяснял название своей партии: «Социализм — это учение о том, как следует заботиться об общем благе. Коммунизм — это не социализм. Марксизм — это не социализм. Марксисты украли это понятие и исказили его смысл. Я вырву социализм из рук „социалистов“. Социализм — древняя арийская, германская традиция». С 1 апреля «25 пунктов» стали официальной программой НСДАП, в 1926 году ее положения объявлены «незыблемыми».
27 января 1923 года в Мюнхене прошел первый съезд НСДАП. Всего состоялось десять съездов партии, последний из них — в 1938 году.