Особенно,... 
91 
– А ведь на месте Макса мог оказаться любой из нас.
– Да.
Я не стал напоминать Эмме, что угроза еще не осталась позади и что наши хозяева могут нести в себе те же погибельные семена. Взамен я представил…
…как лежу на коленях мертвеца, и склонившееся надо мной лицо постепенно превращается в скалящийся череп. А вокруг – только серый асфальт и серый бетон, огненный шар солнца прыгает по небу, словно мячик, из одного угла в другой, день и ночь в пулеметном темпе сменяют друг друга, и бешено мчащиеся облака изредка зависают над мертвым городом, чтобы хлестнуть по нему плетьми дождевых струй. Лежать и чувствовать, как неторопливо, микрон за микроном, твое тело начинает становиться чужим.
Это начнется почти сразу. Первый же рассвет осядет на металл капельками росы. Спустя несколько часов их выжгут солнечные лучи, но процесс уже будет запущен. Крохотные рыжие пятнышки начнут расти вглубь и вширь, сливаясь в причудливые узоры… а я смогу лишь бессильно наблюдать за тем, как невесомой пылью отлетает часть меня… пока однажды тяжелые градины не размолотят изъеденный остов до состояния горсти обломков.
Сколько уйдет на это времени? Годы? Десятилетия? Века?
Интересно, как ржавение может сказаться на памяти? Забуду ли я постепенно все, что видел и знал: тепло человеческих рук, ласковые касания масла и то, главное, вытесняющее все остальное, когда вспыхивающий внутри огонь на доли секунды делает тебя равным людским богам. Пусть наполовину – нам не дано создавать жизнь, зато как мы умеем ее отнимать!
Лучше бы забыть… потому как в противном случае хуже подобной смерти может быть разве что подобное бессмертие.
Как и люди, оружие может умирать по-разному. Я видел смерть в бою, когда реакция взрывного разложения, – та же, что и вспыхивающая во мне при каждом ударе бойка, но только в тысячи раз сильнее, – сверхмощным ударом рвет металл. Видел, как рубят все на своем шальном пути горячие осколки. Слышал скрежет попавших под траки – и крики тех, кто в языках пламени таял, словно воск, стекая на залитое горючим днище боевых машин. Это смерть в бою, и каждый из нас от рождения несет в себе ее частицу – ведь мы рождены для боя. И эта участь – лучшая, какую только может желать себе любой из нас.
Мы можем стать ненужными – такое бывает, когда вокруг появляется много более совершенных собратьев… или просто когда людям надоедает слишком уж часто убивать друг друга. Тогда одних ждет консервационная смазка и бесконечность полок, самых же невезучих – пресс и мартен. Это рациональная доброта людей – они помогают нам появиться на свет, и они же заставляют нас умереть. Правда, некоторые говорят: пройдя этим путем, такие, как мы, можем возродиться вновь, более совершенными. Я не верю в это. Красивая мечта, согласен – только пройдет еще немало лет, прежде чем оружие переплавит ее в то, что среди людей принято называть религией.
Но медленное умирание в одиночестве… когда у тебя остается лишь бесконечность, беспомощность и боль.
Это и в самом деле очень страшно.
Интересно, а люди когда-нибудь задумываются о том, что и мы умеем бояться смерти?
Что оружию тоже бывает страшно?
Глава 12
А на затвор легла роса,
И грезится веселый май,
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай.
ШЕМЯКА
Когда его дернуло в первый раз, он не придал этому значения. Глупость, конечно же, сам ведь буквально только что рычал и выл на тему: в скелете не бывает мелочей. Но в тот момент Айсману и впрямь было не до того. И так едва-едва хватало сил и времени успевать следить и за Анной, от которой сейчас можно было ждать любой глупости… ну и надо было кому-то посматривать по сторонам – ведь они все еще были в скелете. А здесь поговорка о двух снарядах и воронке совсем не в чести – наоборот, мертвый город очень внимательно следит: не дашь ли ты, дружок, слабину, не расклеишься ли хоть на малость? И если этим серым коробкам с черными провалами выбитых оконных глазниц покажется, что ты сдал, – хорошего не жди!
Он не обратил внимания ни в первый, ни во второй Раз. Но зато в третий его скрутило уже качественно. Едва не выронив Сашку, Айсман упал на колени, согнулся и, сорвав респиратор, принялся старательно выгрызать куски воздуха.
– Что с тобой?
– Все… в… порядке, – кое-как сумел выдавить Сергей, отчетливо понимая, насколько плохо вяжутся эти его слова с его же внешним видом: бледность, холодный пот, перекошенная от боли рожа… мать-мать-мать, ну до чего ж не вовремя!
91 
