Особенно,... 
74 
Нет!
Швейцарец зажмурился. Представил – живо, ярко, в деталях, – как ложится в руку холодная тяжесть «210-того», с четким щелчком фиксируется курок, а указательный привычно устроился на изгибе спуска… … и резко сел.
– Ой, ты чего? Я больно сделала, да?
– Нет, все в порядке, – быстро сказал Швейцарец. – То есть не совсем… но ты здесь ни при чем.
– А что при чем?
– Я. Малыш… так сложилось… что на некоторое время мне надо будет исчезнуть.
Она поняла не сразу. Секунды две ушло на осознание – и державшего Машу за руку Швейцарца словно током ударило от ее дрожи… в миг, когда это понимание, наконец, пришло.
– Из-за нее?
– Нет. Точнее, – поправился он, – опять не совсем. Она связана с этим, но причина вовсе не в ней.
Кажется, она не поверила.
– И еще. Малыш… там, внизу, Полина сказала, что…
– Ухи повыдергаю, – глухо произнесла Маша. – И ноги. И любимую фарфоровую вазу разобью.
– Я, наверное, был слепцом, раз ничего не замечал.
– Да что ты мог заметить, – голос девушки дрожал, но когда Швейцарец попытался обнять ее, сильный толчок в грудь едва не сбросил его с кровати. – Извини. Я не хотела… так сильно.
– Малыш…
– Что ты мог заметить, – повторила она. – Когда ничего не было. Да и быть не могло, верно? Это я, дура, навоображала бог знает чего…
– Могло быть.
Этого говорить не следовало, ни в коем случае, но сказать иначе Швейцарец не мог.
– Где же могло? Ну…
– Носок.
– Что?
– У тебя в руках мой носок, – медленно произнес Швейцарец. – Положи его, пожалуйста, а я сейчас от простыни лоскут оторву.
– Постой, не на…
– Поздно.
– Я ведь и не плачу даже, – прошептала она, забирая лоскут. – Почти.
А затем уткнулась Швейцарцу в плечо и разрыдалась.
– Малыш, ну что же ты… Маша. Машенька.
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы…
– Малыш.
Наверное, это длилось не очень долго. Пять-десять минут… одну-две вечности, в конце которых пушистый комочек под его руками шевельнулся и хрипло прошептал:
– Все… пусти. Дальше я сама.
Ему все же пришлось отрывать еще один лоскут – тот, первый, она не успела донести до глаз, вцепилась зубами, и в итоге он теперь больше напоминал не платок, а изрешеченное осколками и пулями боевое знамя.
– У нас и в самом деле могло быть, – сказал Швейцарец, заработав в ответ непонимающий взгляд двух красных, припухших и очень мокрых глаз.
– Перед тем как начать плакать, ты сказала, что у нас ничего не могло быть, – пояснил он. – Но это – не так.
– Так, Подушечка, так…
«И откуда у женщин берется этот устало-снисходительный тон, – удивленно подумал Швейцарец. – Только что выплакала на него добрых полведра соленой воды и вдруг начинает говорить с интонациями мамы, в сороковой раз объясняющей ребенку, почему трава зеленая. Не понимаю».
– Почему?
– Потому что, Подушечка, я тебе никакая не пара. Как ты сам говорил? Реально? Реально, Подушечка, я – б*** дешевая, абнакновенная…
– А я, – спокойно произнес Швейцарец, – убивец с большой дороги. И чем же мы не пара?
– Не говори так!
– А ты не начинай! – повысил голос Швейцарец. – Не смей, поняла?!
– Хорошо, – покорно кивнула девушка и тут же тихонько добавила: – Но правду-то не спрячешь… Подушечка.
– Какую правду?
– Правду о том, кто я.
– Уж точно не та, кем пытаешься назваться, – усмехнулся Швейцарец. – И не вздумай повторять это при Полине.
– Думаешь, Поля оскорбится за честь заведения? Ну, она может… хорошо, Подушечка, я – не дешевая б***, я – дорогая, высокооплачиваемая шлюха. Устроит?
– Подходящая пара для…
– Нет!
Бьет – значит, любит, вспомнил он, осторожно перехватывая маленькие кулачки. Любит. Любит. Любит.
– Ты не такой! – яростно шептала она. – Зачем наговариваешь? Ты хороший, ласковый… добрый.
Только вот детей непослушных мной отчего-то пугают, хотел пошутить Швейцарец, но вовремя сообразил – бесполезно! Она сейчас не поймет, не воспримет никаких доводов, ведь по-настоящему любимому человеку женщина может простить почти все, а иной раз даже и просто все! Ему приходилось сталкиваться с этим, не один раз – но в те разы он был по другую сторону прицела.
– Маша…
– Размечталась, – всхлипнув, она вновь уткнулась носиком в его плечо. – Дура. Навыдумывала… как уедем отсюда далеко-далеко, на край земли, подальше от прошлого. И там начнем жить заново!
– Маш, – хрипло прошептал Швейцарец. – Малыш. Ну как бы это… если тут и впрямь кто кому не паpa, так это я для тебя. Подумай – ты ведь у меня умная, знаю – какой из меня… муж? Стрелять умею, а в остальном… посмотри сама. И потом, кто возьмется сказать, что со мной будет завтра.
74 
