94 
И понимаю, что на самом деле – блажь, призрак. Но моя болезнь помимо рассудка сближает их, подсказывая совершенно бессмысленные сходства: оба среднего роста, рыжеватые, имели единомышленных старших братьев, носили бревна на плече, оба «механика» просветили Русь – фаворским и электрическим светом, – оба жили под чужими именами, скрепили землю, шедшую вразнос, умолкли одинаково перед смертью и заслужили судьбу нетленных мощей с очередью для поклонения.
Просто решить: их «машины» врезались в лоб, Кремль раздавил Лавру, Империя погибла, как Рим, – избивая христиан, Россия погибла из-за Ленина-дьявола, но ведь кремлевские стены возведены так нам знакомыми работящими святыми руками. И мы напрасно думаем: дьявол – это другой. Дьявол, как и Бог, – во мне: Епифаний верно разглядел его черты – «дьявольские мечтания», дьявол – «мысленный зверь», посторонним он был лишь в русской античности: боги были всесильны и молоды, а бесы приходили из леса в «островерхих литовских шапках», и боги не знали будущего на блистающем Маковце и хохотали: «…Дьявол хощет и землю потребити, и море иссушити, не имея власти даже над свиньями», не зная, что их великая «машина», понемногу привыкнув, вдруг бросится пожирать людей, а потом сожрет сама себя и рухнет – без дьявольского, чужого касания, от внутренней хвори, искренне опираясь на которую последний «механик» возьмется честно использовать завет «Силой берется Царство небесное» – и они накопили бесстрашную рать для великого штурма, только царства не нашли.
Ленин, не замечавший поразительно многого, Сергия «учитывал», «невидимые посещения» касались и его, и он, по-своему, спешил «приложиться к святым мощам». «Показать, какие именно были «святости» в этих богатых раках и к чему так много веков с благоговением относился народ…» Мощи показали ему на белом полотне, и он обрадовался, не ведая, кого следующего засушит «машина»: «Надо проследить ипроверить, чтобы поскорее показали это кино по всей Москве».
Да, море проседает впереди, теперь и вы видите искомый Царьград: башни и крыши на темных скалах, и черные звери бегают вдоль воды – к чему мы так неотвратимо плыли.
Плыли – любили его имена, гуляя пальцем по карте: Мраморное море, Акрополь, ворота Святого Романа, церковь Марии Паммакаристы, Форум, Влахернский дворец, гавань Золотой Рог и совсем близкая – Троя… Но, пока мы добирались, Мехмед Второй привел двести тысяч под зеленым флагом и они два месяца лупили пушками наши блистающие стены, рыли подкопы, сооружали осадные машины, засыпали рвы – город защищали всего семь тысяч (как всегда: раз надо – значит, нет), а Мехмед Второй даже спать не мог от нетерпения и рисовал схемы штурмов, и, как мы, любовался картой – этот «механик», воитель, любитель философии и астрономии, велевший резать рабам животы, чтобы выяснить: кто же съел краденую дыню. В последнюю ночь турки не спали. Они развели столько костров в лагере и на кораблях: биремах и триремах, что защитники обрадовались: пожар! Поняв, стали прощаться друг с другом. Мы все плыли, а город резали три дня, императора зарубили янычары, живые прятались в храме Святой Софии – чудо спасет. Да разве сыщется у нас чудо, когда за дело берется…
Мехмед въехал в прекрасную Святую Софию на белом коне. Посмотрел, даже удивился: так красиво… Пусть здесь будет мечеть.
Мы добрались и стали, и «корабль тот тогда стояше на едином месте и не поступая с места ни семо, ни тамо».
Живу, не сдвигаясь с места, и кажусь себе римским легионером, брошенным умирать в Африке, где нищие дети окружают в лохмотьях иноземные автобусы, туземцы ленивы и голодны, слушают английские песни, едят американские фильмы, стыдятся своих шаманов и любят своих пиратов, – я ненавижу место умирания. Но не так давно выяснилось, что для подлинной своей Родины я – косматый краснознаменный варвар, я – незаконнорожденный, но любил-то ее, как родную! Глупость – так не повезло. Все изменилось. Сердце своими ударами давало жизнь, теперь – приближает смерть. И смерть ожидает иная: лечь в зыбучие, загаженные пески. Меня не сразит тихая стрела Артемиды и Гермес не толкнет к кованым воротам подземного царства Аида, которому приносят в жертву зверей черного цвета. Там пустует всегда одна обитель – смерти, та всегда на земле. Там течет Ахеронт, и Харон переправит на своей ладье на асфоделевый луг, и ты обязательно выйдешь на берега другой реки, и почувствуешь жажду, и напьешься, и весело крикнешь: «Что за вкусная вода? Старик, слышишь? Я – совсем другой!» Старик ответит: «Лета». Господи, но почему я сразу все забыл?
94 
