…Солнце закатилось за горизонт, окунув деревеньку с веселым названием Грязи и прилегающие окрестности в бездонную чернильницу. Название вполне оправдывалось большим количеством омывающих деревню болот, и стоило немалого труда отыскать для стоянки клочок сухой почвы, не занятой пашней или огородом – к счастью, нам удалось разбить лагерь засветло.
Как правило, мы не выставляли часовых, отлично помещаясь вчетвером под одним большим одеялом. Но в ту ночь Орлетте отчего-то не спалось, тревожили разные неприятные мысли, из-за чего она постоянно вскакивала и раздвигала мечом подозрительно шуршащие кусты. В результате один раз она случайно пнула лежащего с краю Иана, в другой, оступившись, ушла по колено в болотную жижу и начерпала полные сапоги. А с третьей попытки бдительный демарш увенчался успехом, и девушка-рыцарь торжественно вытащила из кустов потрепанного мужичонку с лопатообразной бородой мышиного цвета.
Вновь раздув почти погасшие угли костра, мы разложили для просушки воняющие тиной сапоги Орлетты и приступили к допросу злоумышленника. Собственно, этот запах высыхающих сапог сам по себе уже был настоящей пыткой… Мне же во что бы то ни стало хотелось узнать, что из «добра» присмотрел себе грабитель – разве что нацелился увести коня?
Все оказалось проще и в то же время страшней: мужик получил заказ… на Найденку! Похитить ребенка ему приказала местная графиня – мать молодого графа, владельца деревни. Ослушаться приказа или хотя бы переспросить, зачем ей понадобился младенец, крестьянин не посмел, но, зная старую хозяйку, предполагал, что ее цели не имели ничего общего с альтруизмом.
Дальнейшее мне запомнилось смутно – кажется, я кричала нечеловеческим голосом и рассыпала из глаз голубые искры, рискуя поджечь торф. Пока друзья в четыре руки успокаивали разбушевавшуюся меня, оставленный без присмотра мужик не делал попыток дать деру: или сильно напугался колдовства, или за возвращение с пустыми руками ему была обещана кара более суровая, чем испепеление заживо.
А я уже совершенно не контролировала себя – вырвавшись из сдерживающих объятий, бросилась в болото, заставив Иана с Орлеттой исполнить дуэтом неподражаемый вокальный пассаж, но топиться не стала, ограничившись тем, что нарвала полную охапку осоки, не порезав при этом ладони каким-то чудом. Закутанная в грязную пеленку, болотная трава до чрезвычайности уподобилась спеленутому младенцу – «куклу» я вручила перепуганному мужику и не слишком деликатным пинком направила на встречу с госпожой.
Мои спутники только хлопали глазами, следя, как я очищаю от травы и природного мусора небольшой участок болота, озаряемый неровным светом полыхающего на берегу костра. В неподвижной воде, точно в зеркале, отразился берег, осока и мое склоненное, искаженное судорогой лицо. А затем… Отражение подернулось рябью и сменилось другим, как будто всплывшим из глубин бочага: вид немного со стороны на лесную полянку, чуть побольше нашей, освещенную высокими факелами, воткнутыми в землю в смутно знакомом порядке.
– Пентаграмма, – прошептал заглядывающий через плечо эльф.
Я молча кивнула, не отводя взгляда от двух женщин в центре поляны, старой и молодой, внешне не очень похожих, за исключением совершенно одинаковых накидок до земли с глубокими капюшонами, откинутыми назад.
– Матушка, не надо! – простонала молодая.
– Цыц! – прикрикнула старуха. – Думаешь, окрутила моего сынка и будешь теперь мной командовать?!
– Что вы, матушка! Но ведь это… тварь божья.
– Выродок безбожный, – фыркнула та. – Доживешь до моих лет и поймешь, каково это – быть готовой на все, чтобы вернуть молодость и красоту! Хотя… в твоем случае – только молодость. Другого шанса может не быть: обычно они очень хорошо прячут свое потомство…
Вступив в световой круг, отправленный за младенцем крестьянин молча протянул старухе сверток. Взяв его на руки, как ребенка, графиня поморщилась:
– Страшный-то какой!
На долю секунды я решила, что в темноте случайно перепутала свертки. И не я одна: быстрее всех к оставшемуся подскочил Иан и, откинув одеяльце, едва не упал, опрокинутый звуковой волной. Найденка звучно протестовала против такой суматохи вокруг своей более чем скромной особы. Подхватив ребенка на руки, мальчишка принялся энергично его укачивать, напевая эльфийскую колыбельную.
Одновременно склонившись над болотным «оконцем», мы с Орлеттой гулко стукнулись лбами – снова посыпались искры. Прижимая к голове холодный плоский камень, чтобы не было синяка, я внимательно следила за происходящим на «экране»: старая графиня сбросила накидку, скрывающую роскошное, расшитое драгоценными камнями, будто бисером, платье (но даже оно не красило покрытую пигментными пятнами сморщенную жабью морду). Затем распеленала «ребенка» – пук осоки. Впрочем, женщинам на поляне он явно казался чем-то другим. Молодая графинька всхлипнула, когда старуха достала громадный, совершенно изуверского вида нож и наотмашь полоснула поперек пучка. Зеленый густой сок хлынул в подставленную золотую чашу. С глухим стуком невестка упала в обморок – про себя я решила, что, может быть, и пощажу ее, когда сотру с лица земли графский замок.