— Ты с ума сошел, — проговорила она.
Но имела при этом в виду не то, что я сделал, а то, что должен был сделать.
— Ступай к Андре сейчас, не медля, перестань бояться. Как ты можешь жить, не зная правды?
В действительности мы отлично умеем жить, не зная правды, — мы всегда так и живем, — но, надо признать, в тот момент она была права, я так и сказал ей. Поэтому мне пришлось поведать ей кое-что сокровенное, и это было нелегко. Я признался ей, что на самом деле уже пытался сходить к Андре: суть в том, что в какой-то момент я тоже решил, что должен туда пойти, и попытался. Через несколько дней после смерти Луки, скорее от горечи, чем в поисках истины, — ради мести. Я вышел из дома однажды вечером, когда уже не мог больше терпеть, движимый незнакомой мне прежде злобой, и отправился в бар, где в тот час наверняка должен был найти ее в окружении приятелей. Мне следовало лучше подготовиться, но тогда мне казалось, что я умру, если не увижу ее и не поговорю с ней, а потому я решил, что отправлюсь к ней прямо туда, где она сейчас, и все тут. Я наброшусь на нее — так мне это представлялось. Но только там, на бульваре, на противоположной стороне которого располагался бар, все сидели на улице, со стаканами в руках, и я издали увидел ее друзей, элегантных в своем несколько вымученном веселье, а среди них, но чуть в стороне, и все-таки явно в одной компании с ними, я увидел Святошу. Он сидел прислонившись к стене и тоже со стаканом в руке. Молчаливый, одинокий, но они, проходя мимо него, перебрасывались с ним парой слов и улыбались, а он улыбался в ответ. Словно они были из одной стаи. И тут перед ним остановилась девушка и заговорила с ним; она стала гладить его по волосам, как бы зачесывая их назад, и он не сопротивлялся.
Я даже не посмотрел, там ли Андре. Просто повернулся и быстро пошел прочь: я лишь жутко боялся, что меня заметят, остальное меня не волновало. Вернувшись домой, я почувствовал свое поражение.
— Не знаю почему, — сказал я своей бывшей подруге, — но после того, как я увидел там Святошу, остальное мне стало не важно.
Она кивнула, потом промолвила:
— Я пойду туда, — и завела машину.
Это в смысле, что она пойдет к Андре; обсуждать свое решение она не желала. Я вышел из машины, толком не найдя что сказать, и проводил ее взглядом: она включила нужный поворотник и все остальное сделала точно по правилам.
Поскольку я никак не помешал ей осуществить свой план, на следующий день она вернулась, сообщив, что поговорила с Андре.
— Она сказала, что уже была беременна, когда занималась с вами любовью.
Моя бывшая подружка сообщила мне это вполголоса: мы снова сидели рядом в ее маленькой машине. Но на сей раз это происходило в тени деревьев, позади моего дома.
Я подумал, что Лука умер напрасно.
Еще я подумал о ребенке, о животе Андре, о своем члене у нее внутри и обо всем таком. О том, на какую таинственную близость способны мы, мужчины и женщины. Затем вспомнил о том, что теперь все кончено: отныне я — не отец ее ребенка.
И тут со мной случилось то, чего не бывает никогда: ведь я никогда не плачу, не знаю почему.
Она не трогала меня, не шевельнулась, не произнесла ни единого слова, только потихоньку нажимала на рычажок включения дальнего света.
Наконец я спросил ее, сказала ли Андре что-нибудь про Луку: по крайней мере, пришло ли ей в голову, что она причастна к его полету вниз.
— Она засмеялась, — ответила моя бывшая девушка.
— Засмеялась?
— «Если б его проблема состояла в этом, он бы пришел и признался мне» — так она сказала.
Я подумал, что Андре ничего не знала о Луке, что она ничего про нас не знала.
И тут моя подружка заметила:
— Вообще-то Андре права: непохоже, чтоб Лука покончил с собой по этой причине, только ты так можешь думать.
— Почему?
— Потому что ты слеп.
— Тогда что?
Она покачала головой, не желая это обсуждать.
Я потянулся к ней и попытался поцеловать. Она положила руку мне на грудь, держа меня на расстоянии.
— Только один поцелуй, — сказал я.
— Да ну тебя, — сказала она.
Тогда я решил начать все с начала. Стал прокручивать в голове события в поисках последнего прочного элемента — до того, как все запуталось: моя мысль состояла в том, чтоб использовать его в качестве отправной точки. В голове у меня стоял образ крестьянина, возвращающегося в поле после грозы. Нужно только найти то место, где он бросил работу, когда посыпались первые градины.