Особенно,... 
53 
Как убить? Не цветочек ведь, не человек. Я зажег фонарь: рыхлятины у норы не прибавилось — обустроилась. Если б она копала на другой выход… Я подслушивал — Витя рассказывал Ларионову, я попал на вопрос:
— В ванной жила?
— Под ванной. А днем выходила. Мы никто не заходили, у меня и родители боятся очень. Отраву какую-то клали, а даже глянуть страшно: ела или нет. Так, колотили палкой, и вся борьба.
— Кошку.
— Заперли на ночь — так кричала, что никто не спал. Умыться ходили на кухню, мыться в баню. Мать не стирала. Теперь бы я… И плевать. А тогда — уже не спал.
— И как же вы? — громко спрашивал архитектор, вынуждая Витю отвечать громче, чтоб я усвоил.
— Колбасу дорожкой выложили к двери. И на лестницу. Из кухни смотрели. Он вышел… Ел и шел. Боялись, вдруг наестся на полдороге? Нет, вышел, вышла туда, за порог. Отец дверь захлопнул, а он на отца глядел так осуждающе… Таким я был. Сколько чувствовал про себя…
Ларионов что-то неслышно спросил.
— Да, за науку я им благодарен.
Я вылез, жмурясь на свету, велел Вите:
— Иди к Старому. Скажешь, тампон буду делать. Там-пон. Что даст — принесешь.
Ларионов, спровадив товарища, попросил:
— Не будьте беспощадны к нему. Все не так… Все уезжают от нас — он вернулся. Наше будущее.
— На хрен мне ваше будущее, я его не разделяю. Дуй капканы разряди. Пятнадцать капканов — пятнадцать кусков хлеба в кулаке, чтоб ни один на пол.
Незачем идти в банк. Посиди.
В банке красили рамы и подоконники. Управляющая ожидала посреди кабинета — в цветной рубахе выпуском на черные штаны. Блестели смоляные сапожки, пока я лязгал замком.
— Там ключ снаружи.
Заперся.
— Что ты ко мне так ходишь? Ко мне надо ходить: коробка конфет, хорошее вино. Цветочки, видишь, надо освежить. Вчера полковник заходил. Говорит, Алла Ивановна, а губы у тебя рабочие, а я говорю: чего-о?
Я схватил ее за волосы и потянул за спину — закрыла глаза от боли, но упиралась, выдавливая напрягшимся горлом:
— Сделай больно… Ну, укуси меня. — Ворочалась в моих руках, дрожаще вздыхая, только ее руки смелели, вскинула заслезившиеся глаза. — Ты же потом меня уважать не будешь. — И обняла, и вырвалась — дунула в лицо. — Отстань, ты мне что должен? Сделай. Мне нравится, когда мне должны мужчины. Зачем стул?
Я загораживал стульями пути отхода, оставался угол за столом, ей вдруг понадобилось перебрать бумаги, нагнулась, ткнула кнопку:
— Лид, пусть придет постовой, а то я захлопнулась — сама не выйду.
Застегнулась и старательно, с выкрутасами поцеловала.
— Все будет. Иди.
Я отпер задергавшуюся дверь.
Вату и антикоагулянты Старый сам принес. Подсветил, а я натолкал в нору комки ваты, самые последние смочил отравой и набил плотней пробкой, прислонил снаружи фанерку и придавил кирпичом. Вот.
Раз упрямая, значит, выгрызет путь наружу. Нажрется податливой ваты. Ждать до утра. Старый помалкивал.
— Что ты мне скажешь?
— Излишне ты увлекся. Любую дохлую бы показал… Жалко сил — никто ж уровня не оценит. Было бы ради чего, ты ж не слушаешь меня…
— Что в гостинице?
— Ночью не падали. Скоро поедем.
Заборов на улице хмурил морду, потертую, как бумажник:
— Ишь, падают…
Листья ссыпались, раздевая наголо растопыренные ветки, моросило с потемневшего склона небес — там двигались и мешались синие лохмы с пыльными и грязными брызгами, холод, мокрость, над городом всплыла красная ракета и зацепила искристым крюком небесный ломоть: мы шли.
— Так доживешь, — промолвил Заборов, и я тоже увидел слепца: дед полз вдоль дома, стукая задранной высоко палкой, — искал свое окно. Или проходную арку, оставшуюся за спиной.
Заборов огляделся, ладно перепрыгнул оградку и подбежал через дорогу к деду:
— Что ищешь, отец?
Дед, еще постукивая палкой, повернулся на голос.
— Ась? — Закинул палку и опустил ее крепко и точно на голову лейтенанту. Заборова бросило на стену, и он съехал по ней до земли, нелепо вывернув руки. Дед перескочил его и живо побежал к нам, перелетев ограду. В подмогу ему, рассыпаясь в стороны, из проходного двора выскочила плечистая команда. Все неслись, мы — столбами, я ткнул Старого в бок.
— Беги, ду… — Расталкивая кусты, бросился к площади, но ребята умно гнали нас прочь от нее — ах, ты ж, надо пробовать прорываться! Ноги сами повернули и несли в переулок за банком, подламываясь от предстоящих дел — ни одного мундира! Три бабки и малышня, а переулок пуст — нам бы остановиться — не делай, что хотят; меня вихрем обогнал Старый, я и крикнуть не успел, так жалко и удивительно скоро понесся он за медленно уезжающим по переулку автобусом. Старый бежал по-школьному — согнув локти — и надсадно хрипел. Черт! И я вдарил бежать за автобусом, безумно вскрикивая:
53 
