28 
— То есть нечто всеобщее?
— Да. Каждый день мы надеваем рубашку.
— Мы все живем на Рубашке — вы об этом?
— Именно. Пальто, Рубашка, Брюки — все равно что Германия, Польша, Венгрия.
— Понимаю. — Генри задумался. — Почему вы назвали эти три страны?
— Какие — Пальто, Рубашка, Брюки?
— Нет, Германия, Польша, Венгрия.
— Первые, что пришли в голову. Генри покивал.
— Стало быть, Рубашка — просто название страны?
Таксидермист забрал у него листки:
— Тут же сказано: «страна, что подобна своим большим и малым соседям».
Генри решил прибегнуть к конструктивной критике:
— Я вот думаю, нет ли здесь упущения. Когда излагаешь историю, крайне важно реализовать замысел на бумаге. Если вы хотите, чтобы читатель увидел то, что предстало вашему взору, надо…
— Рубашка полосатая, — беспардонно перебил таксидермист.
— Полосатая?
— Да. Вертикальные полосы. Солнце заходит. — Мастер пролистал страницы. — Они говорили о Боге, вере и днях недели. Оба точно не знают, какой нынче день. Сейчас прочту. Вот, нашел:
Беатриче: Ладно. Носись со своими безбожными днями. Почему не сказать «понедельник, вторник, среда», помешкать на «четверге» и обняться с «пятницей, субботой и воскресеньем»? Разве плохо?
Вергилий: В каждый день недели творится зло.
Беатриче: Потому что мы существуем в каждый день недели.
Вергилий: Мы не сделали ничего дурного! Кстати, какой нынче день?
Беатриче: Суббота.
Вергилий: Я думал, пятница.
Беатриче: А может, воскресенье.
Вергилий: По-моему, вторник.
Беатриче: Не понедельник, нет?
Вергилий: Скорее уж среда.
Беатриче: Значит, четверг.
Вергилий: Господи, спаси и сохрани!
Пауза.
Я так больше не могу.
Беатриче: Тогда не думай. Или думай помаленьку, чтоб без вреда. Затем помолись. И потом вновь тюри добро. Оно тоже есть в каждый день недели.
Вергилий: Не могу молиться. Наверное, сегодня вторник — мой безбожный день.
Беатриче: Тогда о Боге поговорим в пятницу. Пока же думай вот о чем: может, Господь безмолвствует, чтобы лучше нас слышать?
Молчание.
Вергилий (рассеянно принюхивается): Откуда ты столько знаешь о бананах? Знатоком бананов положено быть мне. (Вновь принюхивается.)
— В первой сцене, где описывается груша, тоже речь о бананах, — прервал читку таксидермист. — Беатриче хорошо в них разбирается. Здесь же главное, что Вергилий принюхивается.
Генри кивнул, и мастер продолжил:
Вергилий:…Знатоком бананов положено быть мне. (Вновь принюхивается.)
Беатриче: Я тоже люблю бананы. Они вкусные.
Вергилий: Словно кофе.
Беатриче: Словно кекс.
— Оба оголодали, — пояснил таксидермист.
Вергилий (усиленно принюхивается, затем шепчет): Ветер.
Беатриче (согласно кивает и делает глубокий вдох): Какой чудесный вид!
Вергилий опирается о Беатриче; оба смотрят во все глаза, их ноздри трепещут, уши подрагивают.
Вечереет. На земле и деревьях красноватые отблески заходящего солнца. Мягкая кавалерийская атака ветра, благоухающего перегноем, лесом, луговыми цветами и сеном, дымком и скотиной, напоенного ароматом бескрайних просторов и сырых ущелий. Прекрасный, будоражащий, благодатный ветер, оседланный подборкой вестей от природы.
Плоская и невыразительная под безоблачным закатным небом, Рубашка заманила наших героев на проселок и дальше на взгорок, где будто сдернула с их глаз повязку и представила вид, раскрывшийся, точно бумажник филантропа.
Проселок граничит с заросшей травой опушкой в кайме кустов и деревьев, густые кроны которых, подсвеченные оранжевым солнцем, отбрасывают длинные трепещущие тени. За опушкой раскинулось ярко-зеленое пастбище, а за ним — изборожденная пашня, похожая на плотный вельвет. Еще дальше — неохватная взором волнистая ширь полей и редкие бородавки холмов в поросли рощ. Зеленеют выпасы, темнеют паровые поля, а возделанные, коих больше, искрятся плодородной землей, точно океан. Бесконечные борозды подобны волнам, кишащим земным планктоном — бактериями, грибком, клещами, червяками и всяческими букашками, — в котором шныряют сухопутные рыбы — мыши, кроты, полевки, землеройки, кролики и прочая живность, всегда пребывающая начеку — нет ли поблизости акул-лисиц. Возбужденно щебечут птицы, подобные горластым чайкам, что реют над морем и, чуть шевельнув крылом, примериваются к добыче. Тут есть чем поживиться. Орды птиц парят, камнем падают на копошащихся тварей и, хлопая крыльями, снова взмывают в вышину, омытую струями ветра.
28 
