216)

Марианна уехала на остров задолго до начала учебного года. Ей хотелось найти себе жилье с видом на море, сказала она. Это было ее единственное желание. Но ведь море будет у нее перед глазами постоянно, сказал я (хочет она того или нет). Нет, ей необходимо было смотреть на море во время завтрака, сказала она. Остальное не важно.

217)

Я отправился на пароходе к Марианне в первый же выходной после начала занятий.

Она устроилась прекрасно. Удобная маленькая квартирка. Тюфяк на полу и немного книг. Красные шариковые ручки в кружке на кухонном столе. Во время завтрака мы смотрели на море. Марианна спросила, не хочу ли я еще молока, я сказал: да, пожалуйста! И спросил, добрые ли у нее ученики. Все люди добрые, сказала Марианна. Может быть, в глубине души, согласился я.

218)

Она показала мне школу. Это была обычная, ничем не примечательная школа, но Марианну она приводила в восторг. Значит, здесь ты и будешь работать? — спросил я, чтобы дать ей повод немного покрасоваться и показать себя в школе уже своим человеком. Да. Здесь она и будет работать. Она привязала к своей связке ключей лиловую ленточку. Без конца вынимала связку из кармана и вертела в руках. Звенела ключами. Я сказал, что, по-моему, на ней лежит большая ответственность. Она улыбнулась и кивнула, благодарная за то, что я это понимаю.

219)

Мы пошли прогуляться по берегу. Я бросал в воду камешки, и Марианна сказала, что я бросаю их дальше, чем все, кого она знала. Стемнело, и я думал только о том, как хорошо нам было вместе. Мне хотелось знать, о чем думает она? Она попросила меня не обижаться, но как раз сейчас она думала только о сигарете, которую закурит, когда мы вернемся в ее квартиру. Но не стоит отчаиваться, утешила она меня, она может подумать обо мне в любую минуту.

220)

Вообще-то тюфяк Марианны был маловат для двоих, но мы тесно прижались друг к другу. Мы спали и любили друг друга, невзирая на узость пространства, отпущенного нам тюфяком. У Марианны был маленький приемник, по которому в субботу утром передавали старые песни. Мы молчали, пока программа не кончилась. Потом мы немного целовались и нежились, и Марианна прочитала несколько стихотворений из книги, которая лежала на полу. Я смотрел на нее, пока она читала, и слушал, как в кухне начинает закипать вода.

В воскресенье вечером Марианна проводила меня к пароходу, и мы решили, что хорошо провели эти дни. Я даже немного завидовал ей, что она останется среди этой райской идиллии, а я буду мотаться по городу на велосипеде и с утра до вечера заниматься текущей работой.

Я просил Марианну беречь себя. Быть хорошей учительницей. Итак, увидимся в следующие выходные, сказали мы. На обратном пути море было неспокойное, я стоял на палубе и вдыхал воздух, в котором еще не чувствовалось даже намека на осень. И думал о том, что теперь начнутся новые времена, но что после этих выходных я их уже не страшусь.

221)

Я вдруг снова оказался в квартире один. Это выбивало меня из колеи. Я не находил себе места и перестал критически относиться к фильмам, которые смотрел в кино. Мне представлялось, что в кинозале мысли находятся в состоянии невесомости, здесь я мог расслабиться. Часто я покидал зал в полном отупении, шокированный тем, что меня это в высшей степени устраивало. Я записался на курсы французского. Один вечер в неделю. Вскоре я уже смог написать коротенькую записочку Мирлинде — как меня зовут, сколько мне лет и что я люблю яблоки. Почти каждый день я вставал рано и чувствовал себя бодрым и гармоничным.

Мы с Гленном часто встречались в бассейне до работы. Я проплывал свой несчастный километр, потом сидел в сауне, читал газеты и вел с Гленном ни к чему не обязывающие беседы. Приятно было сидеть утром в бассейне и соглашаться с кем-то, что наш мир — странное место. Ты только посмотри! — восклицал Гленн, найдя какую-нибудь забавную заметку. У одного человека застряла в унитазе нога, другой до краев забил свой кухонный шкаф дохлыми воробьями. Меня раздражало, что газеты никогда не объясняли такие случаи. Как будто люди делают это ни с того ни с сего. Гленн предлагал плюнуть и не задумываться над мотивами этих поступков. Ведь само по себе забавно, что люди такое вытворяют. Подумай только, если бы на все были причины, была бы такая скука, говорил он мне. Народ перестал бы чудить, и мы бы реже смеялись. Ведь над каждой такой историей мы животики надрываем. Так считал Гленн. Да-да, сказал я и задумался над этим. Конечно, Гленн прав. Кого бы интересовали какие-то причины, не будь эти люди точно такими, как мы!

  41