84 
— Командир, — в который раз уже из сухого шалаша голосом заботливой няньки тоскливо отозвался Кашкет, — ведь наверняка заболеете, неровен час чахотку прихватите, было бы из—за чего над собой измываться. На кой черт сдались Вам все эти электростанции и ленинский план осчастливить ими неблагодарное человечество. Давайте лучше на балалайке для Вас что—нибудь душевное сбацаю.
Когда озноб перешел в состояние зубодробильной трясучки, Василий Иванович тяжело стащил с себя доверху залитые дождем сапоги, поочередно вытрусил из них вездесущую воду и, не оборачиваясь, побросал в сторону шалаша, предвидя наперед, что стерегущий Кашкет тотчас подхватит и начнет приводить их в порядок. Такая же участь постигла и габардиновые галифе, из которых еще в начале дождя был эвакуирован мобильный телефон.
Неожиданно, Чапай выскочил одним прыжком на центральный пенек, в мокрых семейных трусах и прилипшей к груди гимнастерке, резко выхватил из чехла кавалерийскую шашку, сделал пару отчаянных с просвистом махов и стремительно загородил в ножны клинок. Буйную его, открытую разным ветрам шишковатую голову, в который раз за последнее время пронзила гнетущая мысль о неизбежных гримасах человеческого бытия, о бесконечных несправедливостях преследующих каждого из живущих на земле, о невозможности принципиально изменить что либо в окружающем мире. Все вместе лишало положительного смысла и его собственную жизнь, и суровую до безобразия революционную борьбу. Однако в закаленном бесконечными боями командирском сердце, оставались непоколебимая ответственность, долг перед близкими, перед однополчанами, перед памятью погибших товарищей, наконец. И Чапаев, будто после отобравшей все силы безжалостной сечи, трудно держась на босых с синеватыми прожилками ногах, направился к командирскому шалашу.
В незамысловатом лесном жилище примирительно пахло нежностью сена, благоуханием сушеного разнотравья, пестрыми пучками развешанного Кашкетом под камышевой кровлей. Не только на случай нечаянных хворей, но и просто, для заварочных ароматов. Молча разделся легендарный комдив донага, укутался в запасную, Анкой пошитую теплую бурку и так же, ни слова не обронив, погрузился в сладкое, врачующее тревожную душу забытье. В ушах послышался далекий перезвон колокольчиков хрусталя, верный спутник несущейся в неизвестность дороги. Замелькали верстовые столбы, полустанки и вот прямо перед собой он увидел добродушное лицо убиенного Николая Романова, который мягко трепал его за плечо и ласково говорил: «Василий, вставай, пора на работу».
Чапаев со всей ясностью осознавал, что подобная встреча могла состояться где угодно, но только не на Земле. Стало быть Господь, не предупредив, принял решение отозвать его навеки к себе. «Все—таки поступил он не совсем по—приятельски, — подумал Чапай, — мог бы, конечно, заранее подсказать, чтобы и по службе и в семье сделать последние распоряжения». Но не было страха, не было ни капли печали, естественной в таком случае жалости об оставленных людях. Почему—то не возникло соответствующее обстоятельствам любопытство, не появилось желание прикинуть в уме, разобраться, что же ожидает теперь впереди, какими сюрпризами встретит Создатель. То, что жизнь пока не закончилась, вселяло некоторый оптимизм, но зачем, почему она не закончилась, абсолютно не интересовало комдива.
«На работу, так на работу», — покорно согласился Василий Иванович и так же, как все находящиеся в просторной военной казарме, стал обряжаться в зеленую новую робу, услужливо поданную Николаем Вторым в протянутой руке. И покрой комбинезона, и размер мягких тапочек, все на удивление ладно совпадало со статью комдива, и даже маленькая гребеночка для зачески усов обнаружилась в потаенном нагрудном кармане. Более того, драгоценный мобильный телефон, подарок товарища Фрунзе, тоже благополучно оказался при нем. Внутренний голос настойчиво шептал на ушко Чапаю, что с телефоном ни в коем случае не стоит на людях светиться, хотя бы до той поры, пока не опробует связь с заветным девятизначным абонентом.
Где—то вдали, сквозь долготу расстояний и толщу переборок, по—корабельному ударила вахтенная рында и одетые в зеленые комбинезоны мужчины, молча толпясь у выходных дверей, стали скоренько выталкиваться на дежурное построение. Вместе со всеми, влекомый потоком людей, комдив пробирался по сложным переходам и лабиринтам со ступенчатыми маршами и скользящими спусками, пока наконец не оказался на геометрическом плацу верхней палубы огромного космического скорохода, очертания носовой и кормовой части которого едва улавливались в синеве фосфорирующего неба. Два носовых мощных прожектора прорезали для лайнера космический путь, небольшой третий фонарь на самом кончике верхней мачты сварочным светом сигналил морзянку для идущих на встречных курсах кораблей.
84 
