Особенно,... 
58 
— Скажите хоть теперь, Александр, чем же мой батюшка так плох был для Вас, чем провинился перед российским студенчеством? Ведь Ваш просвещенный и почтенный родитель под покровительством царской короны до больших чинов дослужился. Если не запамятовал, директором народных училищ всей Симбирской губернии был, от казны содержанием не малым довольствовался. И вот, в благодарность отечеству вырастил для России завзятого цареубийцу, славный блюститель образования оказался, одно загляденье. Коль уж Вы так желали демократии, равенства, братства, взяли бы и подарили свой симбирский особняк под сиротский приют, или хотя бы под избу—читальню для бедноты приспособили. Народничество, что бы Вы знали — это самая отвратительная болезнь русского дворянства. Ох, как мы умеем картинно скорбеть и сокрушаться по поводу житейских тягот простого народа, вот только поступиться собственным благополучием никто не торопится. Главное дело, ты им дворянские привилегии, достойное содержание, а они тебе в благодарность смертоносную бомбу в карету. Ведь это ваши разбойники учинили расправу над дедом моим и за батюшкой кровавую охоту устроили. Я так до сих пор в толк не возьму, вы чего добивались—то? Разве сделалась жизнь простолюдина в многострадальной Руси хоть на крохотку лучше, после всех ваших революций и кровопусканий. Расправиться с безоружным императором и его невиновной семьей дело нехитрое, для этого много ума не потребуется. Но вот, чтобы отечество наше возвысить, приумножить богатство его, для этого умишка у предводителей черни не хватит. Сотню лет будут грабить нами нажитое, лучших людей изведут, изолгутся вконец, изворуются. Потом землю, политую кровью наших славных дедов, примутся потихоньку спускать, так бездарно и загубят Россию.
После продолжительного императорского спича за столом воцарилось некоторое замешательство, все молча, сосредоточенно переваривали сказанное, по—своему перемеривали долю отечества. Даже Аннушка, по природе не склонная к пустой болтовне о высоких материях, пригасила лучистый свой взгляд. Наконец, комдив нарушил затянувшееся молчание и, с огоньком подзадоривая поникший коллектив, спросил у студента:
— Как, считаешь, бомбардир наш Сашуля, если бы твой младший брательник оказался при власти в четырнадцатом, выиграла бы Россия войну или так же бесславно оставила поля тяжелейших сражений? Мы ведь немало схоронили там своих лучших товарищей, с ними, похоже, закопали и царскую власть.
— Вы главного никак не поймете, Василий Иванович, — воспрянул духом брательник Ульянова, он даже перестал наваливать на краюху хлеба черной икры, — если бы у власти стоял мой Володя со своим марксистским авангардом, ни о какой войне не могло быть и речи. Вы, смотрю, до сих пор еще не вкурили, что на самом деле означает великий призыв «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Вот вы спросите себя, зачем воевать между собой российскому и германскому солдату, когда они являются одинаково угнетенными братьями, фактически единой семьей по несчастью. Сомневаюсь, чтобы кому—нибудь из императорских прихвостней доводилось кормить собой вшей или сербать похлебку в непролазной грязи и болезнях, спать под проливными дождями и ночными морозами, и здесь же, на месте, справлять любую нужду. И ждать, ежечасно, ежеминутно, когда вражеская беспощадная пуля выкосит бедолагу, а может и везуна, из этой невиданной скотобойни.
— И охота Вам по чем зря фантазировать под такие давно не вкушаемые нами закуски, милейший господин Александр Ульянов, — искренне засокрушался Великий князь Николай, покачивая императорской головой. Он внимательно посмотрел на лишенные былого блеска неухоженные ногти своей левой руки и продолжил, — вот попомните мое слово, доживем эдак года до сорок первого и диву дадимся, когда ваши обожаемые германские и российские пролетарии примутся беспощадно колбасить друг дружку. В таком интернациональном братстве сойдутся, так будут усердствовать, что четверть просвещенной Европы не за понюшку табака ухандохают. Управятся без услуг ненавистных вам императоров, исключительно под знаменем борьбы за всеобщую справедливость.
На что, отродясь не склонный к уступкам, защитник всего трудового народа, бомбометатель Ульянов, немедленно выразил свой протест. Возобновив активные действия по сооружению очередного бутерброда в форме шахтерского террикона из черной икры, он изложил марксистскую точку зрения на возможную историческую перспективу.
58 
