Последние отзывы

  46  

Кашкет допалил до горячих ногтей обломившуюся на халяву цигарку, недокурком прицельно щелкнул в сторону будущего костра и, похлопывая рукой о коленку, подманил привязавшуюся к нему собачонку. Та, послушно исполняя волю кормильца, подскакала дробной рысцой, выструнилась на задние лапки и разинула пасть в ожидании призовой подачки. Денщик достал из кармана завернутый в носовой платок кусок рафинада, саданул им о край дубового пенька и, по—честному, отколол собачонке отвалившуюся часть. «В сущности, жру с кобелем от одного же куска, — философски рассудил про себя Кашкет, — а сижу здесь и важно болтаю с этим героическим дегенератом, про какие—то несостоявшиеся судьбы России». Однако продолжил этот странный, не то, чтобы спор, скорее свободный обмен художественными мнениями.

— Григорий Распутин, я уверен, принес бы в Россию страх божий, — заявил не без гордости, собравшийся с мыслями денщик. — А без страха, ни один народ, ни одна страна правильно организоваться не может. Таков непреложный закон, таковы суровые правила жизни. Посмотрите кругом, даже в нашем Разливе любая живая истота под страхом живет. Оттого в лесу и в воде всегда полный, как у хорошей хозяйки, порядок. Чисто и свежо, покуда мы со своим шалашом не заехали. Потому что без страха явились, возомнили себя безнаказанными хозяевами на общем пиру жизни. Гадим, где ни попадя, мусорим, чем придется, вот и платим по жизни мытарствами за отсутствие страха пред Богом.

Василий Иванович не нашелся чем возразить, и без ложной показухи закивал головой, в знак согласия.

— Это ты прав, без порядка и страха никуда не годится, с нашим народом без вышестоящей несгибаемой воли нормальную жизнь просто никак не устроишь. Стоит мне на денек покинуть дивизию, и уже какая—нибудь гадость обязательно приключится. Если не пьяную драку в буфете развяжут, так ночью деревенский магазин под орех обнесут. Но скажи мне тогда, почему православные попы не подмогнули народу, не привели Гришку Распутина к власти? Они—то в первую очередь были заинтересованы возвеличить его, если, как ты говоришь, с ним прибывал страх божий.

— Я вам про страх божий, а Вы мне про попов, не складно у нас получается. Попы—то больше всего и боялись Распутина, потому что с царем они единой золотой пуповиной повязаны, в добром согласии из российского кладезя родниковую кровушку пьют. Мне когда—то давно одна прозорливая бабка наперед все сказала, будто призрак Распутина еще дважды взойдет на российский престол, каждый раз с усеченной фамилией и со все более сужающимся разрезом азиатских глаз. И вот, как только останется одно короткое прозвище Тин, тогда и вздрогнет, возродится в муках великая наша страна. Бог весть, быть может даже вместе с нашим достославным духовенством. Потому что только после третьего щелчка, красавец наш поп сподобился подпрыгнуть до самого потолка, а ведь у Пушкина каждое слово через душу России пропущено.

Кашкет, таким образом, заплел беседу в область каких—то сомнительных для командирского разумения материй. Чапаю не было никакого дела до вломившегося в царские покои мужика Распутина, так же как и до жирующих на церковных приходах православных священников, и насчет страха Божия он не был стопроцентно уверен. А потому, раздавив сапогом недокурок, смачно сплюнул и объявил не лукавя:

— Признаться, в поповской ереси я не шибко силен, не стану ни спорить, ни соглашаться. Но хорошо знаю другое. За океаном есть одна удивительная страна, Америкой называется, в которой люди чудесно приспособились жить без всяких страхов и божьих помазанников. Говорят у них это лихо поставлено, нам еще долго до американского достатка корячиться, одна надежда на революцию.

Денщик несказанно изумился, он даже пнул от расстройства ногой ни в чем не повинную собачонку. Попросил вернуть балалайку, тронул одним пальцем басовую струну и кокетливо наиграл на ней знаменитое «хэппи бездэй».

— А в Америке, чтобы вы знали, самый жуткий страх и правит всей жизнью, — уверенно выдал Кашкет, бережно откладывая на пенек балалайку, — великий страх оказаться без денег. Такая жуть иногда пострашнее бывает, нежели трепетание перед царем или Богом, она не знает пощады, ее ни с чем не сравнить. Как только этот жестокий страх покинет Америку, без всякой войны рухнет страна. Даже небоскребы не устоят, все развалится, потому что страх Америки — великий обман. Когда—то и динозаврам казалось, что главное никому не уступить с аппетитом, в этом был их недремлющий страх. Но недолго казалось, время сурово расставило все по законным местам.

  46