169 
Итак, об отце Николае. Наше личное знакомство завязалось при необычайных обстоятельствах. Приехав по приглашению в одну из сельских церквей к концу богослужения, я застал в святом алтаре дерущихся на кулачках отца Николая с местным старостой, не поделивших по—доброму воскресную выручку. В наших храмах богослужения сопровождаются непрекращающейся денежной возней. Постоянно что—то шуршит, позвякивает. Этот зловещий лейтмотив пронизывает церковную жизнь сверху донизу. Итак, забавный, как вы правильно догадались, оказался священник. Позже мы славно подружились, и мне довелось немало потрудиться на его часто меняющихся приходах. В одной из доверительных бесед батюшка в сердцах поведал откровение высочайшей литературной пронзительности, перед которым меркнет гений самого Федора Михайловича.
Дело в том, что от города, в котором жил отец Николай, до его сельского прихода было не меньше двухсот верст. Режим работы священника оказался таков, что необходимый автобус отходил по расписанию крайне неудобно, буквально сразу же по окончанию воскресной службы. Часто батюшка даже не успевал пересчитывать вырученные доходы, он запихивал бумажные деньги, извлеченные из разных карманов, в поповский саквояж и мигом залетал в автобус. И вот тут—то начиналось самое душераздирающее. Дорога дальняя, народищу полный автобус, священнику, конечно, место полагалось, но деньги пересчитывать не было никакой возможности. Отец Николай говорил: «Пока доберешься домой, с ума можно сойти. Запущу втихаря руку в саквояж, на ощупь пробую деньги, чувствую, что нормально, но точно ведь не знаю сколько, хоть бейся головой в стену». Вот ведь какие страстные муки приходилось терпеть нашим батюшкам. Может не следовало об этом рассказывать, но и скрывать не смею пред Господом Богом нашим.
Вне всякого сомнения, в доперестроечные времена христианство в целом, по всем конфессиальным направлениям, пребывало в более крепком духовном стоянии, невзирая на жесточайшие репрессии и провокации со стороны властей. Курс на удушение религиозной жизни в стране ни от кого не скрывался. Мне приходилось встречаться в лагерях, отнюдь не пионерских, с людьми имевшими мужество и светлую честь пострадать за веру Христову, большей частью протестантского исповедания. Это были в высшей степени порядочные ребята, несли себя они очень достойно. Прекрасно помню свои первые посещения церковных собраний у баптистов, субботников. Молитвенные дома были маленькими, не в пример нынешним хоромам. Людей всегда набито до упора, но дух веры стоял такой, что ты невольно проникался уважением к этим отчаянным людям. Разбойная политика властей по отношению к верующим, конечно, делала свое дело, в том смысле, что люди крепчали верой, действуя наперекор властям. Сегодня все дозволено, желаешь в баптисты — милости просим, приглянулись харизматы — и туда дорога открыта, однако все без исключения христианские общины во многом утратили нечто чрезвычайно важное, животворящее церковную жизнь. Все таки главная истина Христова постигается не в смирении, но именно в борьбе. Прежде всего, конечно, в поединке с самим собой, в советские же времена — в немалой степени и в поединке с государством.
Все сказанное в полной мере относится и к православной церкви. Кому не известно, что священников под страхом отлучения от службы принуждали подписывать унизительно грязные обязательства, фактически все они оказывались заложниками своего положения. Приходилось обладать недюжинной верой, чтобы при этом нести подлинное достоинство православного духа. Были священники, об этом тоже свидетельствую с чистой совестью, которым и в тех людоедских условиях удавалось сохранять порядочность и благопристойность. А вот о своей горемычной доле, о бесконечных подсматриваниях, подслушиваниях, о беспардонных наездах со стороны властей в связи с моей работой в церкви, поведаю отдельно, на следующих страницах. Когда встречаешь в наших храмах узнаваемую мерзость, которая исступленно билась с церковью, отравляла ее жизнь, а сегодня в первых рядах идет под благословение, просто начинаешь терять голову. Иначе как бесовщиной подобное преображение не назовешь. Они лезут со всех щелей как тараканы, прут так нагло и бесцеремонно, что нам сквозь них уже не протиснуться. Люди, которые буквально теплом своих тел отогревали, не позволяли заглохнуть церковной жизни в стране, опять никому не интересны.
169 
