Особенно,... 
119 
Дело было ранней весной. Возле комбината кучковались серыми призраками потерявшиеся соотечественники. По всему видно было, что произошло нечто непоправимое и вот—вот отверзнутся хляби небесные. Никто не знал, как следует вести себя перед концом света, что можно и нужно делать с этим несчастьем, ведь и не делать ничего смерти подобно. Многие боялись идти домой, чтобы там в одиночку не сотворить чего непотребного. И не было никакой надежды и помощи ждать неоткуда. Полнейшая растерянность парализовала, накрыла оцепеневшую страну.
Обыкновенно, мы лукаво персонифицируем историю, особенно в части ее кровавых, постыдных страниц. Народ ведь не располагает коллективным мужеством, позволяющим во всеуслышание заявить: это мы, советское падло, своими собственными зубами растерзали лучших сынов и дочерей, на этом настаиваю категорически, нашего бесноватого отечества. Подобного мужества недостает, поэтому возникает потребность назначить подходящего козла отпущения, то бишь тирана, который за все в ответе. Удобно чрезвычайно, без лишних вопросов и ненужных затей по разборке полетов. Кто стрелял? А никто не стрелял. Кто издевался, допрашивал, грабил? А никто никого не допрашивал. Сталин — козырь неубиенный, джокер на все времена. Мы ведь народ подневольный — серенький, маленький. Положим и хищненький, положим — зубатенький, но нас не видать, не слыхать и не сметь ворошить потаенного.
Образ Сталина—тирана более всего устраивает затихарившихся палачей, у которых руки по уши в крови. Всякие разглагольствования о культе, о порочной идеологии — чушь собачья. Конкретные убийства совершали не во имя великих идей, и почти никогда — по личной указке товарища Сталина. Мудрый Коба просто не мешал другим активно заниматься самовыражением. Несказанное наслаждение испытывает безбожный человек от насилия над себе подобным, пуще того, когда сам становится причиной чужих страданий. Попранный стыд, вот настоящий мотив любых преступлений. Совесть, мораль — это все от Бога. Это непереносимое для животного человеческого естества насилие свыше, всегда подспудно манит освобождением. И потом, какое дело мне лично до товарища Сталина, если я точно знаю кто донес на моих. Фамилия их Витюковы. Бог шельму метит, нехорошее занятие предаваться злорадству, но сын этих мерзавцев пришел с фронта слепым. А ведь были и те, кто по ночам арестовывал, кто—то допрашивал бабушку с дедушкой, да с какой фантазией, с каким пристрастием. Не простое это дело — раздуть скромную персону деревенского кузнеца до масштабов врага народа, обслуживающего агрессивные вражеские разведки. А кто—то еще и собственноручно стрелял в моего беззащитного деда. Причем знал наверняка, что перед ним никакой не буржуй, не белогвардеец, не шпион, не диверсант, а обыкновенный сельский мужик, так и не верящий до последнего дыхания, что все эти дикие обвинения предъявляются всерьез и последствия возымеют самые грозные.
Не могу без возмущения наблюдать демагогию нынешних властей относительно фигурантов тех жутких событий. Что толку посыпать голову пеплом над памятью усопших. Истинное покаяние состоит не в том, чтобы вспоминать миллионы безвинно погибших. Гораздо важнее для здоровья общества поименно перечислить всех надзирателей, палачей, стукачей, чьими стараниями совершались людоедские злодеяния. Чтобы жег позор до седьмого колена. И не надо рассказывать, что дети не отвечают за своих родителей. Отвечают, да еще и как, только вот все больше с нашей стороны. Могу привести длиннющий список престижных учебных и служебных заведений, не самых элитарных, дорога в которые нам была заказана по факту самого рождения и где неплохо устраивались и благополучно пребывают поныне отпрыски палачей, без устали тыкающие в усатую морду расшалившегося семинариста. Если дети имеют моральное право наследовать материальное достояние своих родителей, то они просто обязаны наследовать ответственность за совершенные преступления своих распоясавшихся предков. Конечно, для этого нужна порядочная власть, которой стыдно будет кривляться, стыдно лицемерить и манипулировать общественным сознанием. Правда и ничего кроме правды, вот единственно возможная мера вещей, все остальное — от лукавого. Как заметил один наш умнейший писатель: «Правду говорить легко и приятно». Хотя подозреваю, что на предмет слушанья правды, могут быть и другие мнения, особенно если шапка смердит предательски.
119 
