Нет, я видел, начинает Бад. Разве это не футболка этого, как его, Ра… Рама, Рампа…
Курт щелкает Бада по затылку и прерывает.
Ты имеешь в виду Пикачу? Нет, нет, ты опять все перепутал. У Бада такой возраст, он все путает. Покемонов с Телепузиками. У него только они на уме. Он еще так мал, бедняжка.
Значит, никто из вас ничего не знает? спрашивает Гуннар.
Ничего-преничего, говорит Курт. Впервые вижу, добавляет Бад.
Не нравится мне это, говорит Гуннар. Мы вчера весь день все терли и отмывали, а теперь снова везде грязь и безобразие. Как будто ночью тут кто-то похозяйничал.
Этого никак не может быть, говорит Курт. Да еще царапина на контейнере откуда-то взялась, говорит Гуннар и показывает на контейнер, где живут Рашид и остальные. Покрасить его заново встанет мне в несколько тысяч. Нет, звоню в полицию!
Опопоп, останавливает его Курт. Вот уж полицию сюда вмешивать причин точно нет.
Не дури, говорит Гуннар. Причин больше чем достаточно. Да нет. Нет да.
Курт чувствует, что загнан в угол. Хым-хым-хым, хмыкает он. Много причин, говоришь? Ладно, раз так, я готов посторожить тут ночью.
Я знал, что всегда могу на тебя положиться, говорит Гуннар.
Устрой ночью засаду, и мы накроем этих вандалов, кто бы они ни были, посадим их под замок и отметелим.
Бад стоит, переминаясь с ноги на ногу. Можно подумать, что ему приспичило пописать, но на самом деле он страшно боится, что нагрянет полиция и посадит Фатиму и всех прочих в тюрьму. Наконец он не выдерживает.
Если Фатиму заберут в тюрьму, я не вижу смысла жить дальше! кричит он.
Курт снова смазывает его по затылку.
Кто такая Фатима? спрашивает Гуннар.
Не слушай его, говорит Курт, у него каша в голове. Фатима тоже покемон. Маленькое толстое создание, которое то и дело попадает за решетку, а Бад всякий раз сходит с ума.
По-моему, он у вас чересчур много времени смотрит телевизор, говорит Гуннар.
Да, похоже, мы оплошали, говорит Курт, изо всех сил стараясь направить беседу в другое русло. Слушайте, а паштета ни у кого нет? Мы с Бадом забыли сделать себе бутербродов.
У меня есть, говорит Коре. Норвежский.
Отлично, отзывается Курт.
И дальше весь день они сидят на краю причала, болтая ногами, и обжираются паштетом, а Курт зорко следит за тем, чтобы разговор не касался опасных тем вроде того, что на причале грязно и кто тут хозяйничал ночью.
А ночью Курт с Анной-Лизой и Бадом снова едут в порт. Впереди, на вилах, стоит огромный чан с бабушкиным жарким, а в сумке у Анны-Лизы свитер для Рашида и стопка заявлений, которые надо заполнить, чтобы Фатима и все прочие могли получить разрешение остаться в Норвегии.
Курт, постарайся сегодня быть поприветливее, говорит Анна-Лиза дорогой.
Захочу, буду приветливым, отвечает Курт, а не захочу — не буду. Там посмотрим.
Ну ты брюзга, говорит Анна-Лиза.
Сама такая, отвечает Курт.
Накормив всех до отвала и вручив Рашиду новый свитер, Анна-Лиза принимается заполнять бланки заявлений. Она собирается отослать их премьер-министру и правительству, или кто там решает, кому разрешается жить в Норвегии, а кому нет,
ТАК, ГОТОВО ДЕЛО, говорит Анна-Лиза, заполнив последний бланк. Я ПОШЛЮ ИХ ЗАВТРА УТРОМ.
И всем разрешат жить в Норвегии? спрашивает Бад.
Я в этом почти уверена, отвечает Анна-Лиза.
И шарику? спрашивает Бад.
Что? удивляется Анна-Лиза.
Ты заполнила заявление за воздушный шарик? спрашивает Бад.
За шарик? говорит Анна-Лиза. Ээ. Нет.
Придется, говорит Бад. Потому что Фатима говорит, что если шарик не оставят в Норвегии, она сама тут тоже не останется.
Она даже так говорит? пугается Анна-Лиза. Тогда мы, конечно, должны послать прошение и за него. Только что же писать?
То же самое, что писала остальным, говорит Бад.
Что он подвергался на родине преследованиям и гонениям и у него не было иного выхода, кроме как бежать?
Фатима кивает.
И что если его вышлют, то на родине его ждет тюрьма, добавляет Бад.
Анна-Лиза заполняет заявление от имени шарика, а потом разукрашивает все прошения маленькими цветочками и орнаментом. Пока она занимается рисованием, одна из обитательниц контейнера заводит песню. Певунью зовут Мокка, и вид у нее очень грустный. Под стать ей и песня, да и сам язык, непривычный, непонятный и тоже звучащий безмерно печально.
ПОТРЯСАЮЩАЯ ПЕСНЯ, говорит Анна-Лиза. О ЧЕМ ОНА?