Последние отзывы

  126  

– Кто…

Страшный дядька схватил его за шею, и Пит захрипел, будто у него что-то застряло в горле. Он обеими руками вцепился в дядькины руки, но у Беды одна рука – прямо как его две. Пит дергает, дергает, а этот страшный не отпускает. Потом поднял Пита за шею, так что у того голова запрокинулась, ухватил за ремень и швырнул в коридор. Пит налетел на медсестру, и они повалились на пол. Кричат, барахтаются.

Все так быстро – часы только несколько раз тактакнули.

Страшный дядька громко захлопнул дверь и увидел, что она не запирается. Тогда он сделал самую страшную, самую странную странность: он вытянул руки, и из ладоней полился синий свет – как из фонарика, только в фонарике он не синий. Вокруг дверной ручки, по краям двери и по петлям засверкали искры. Металл задымился, стал плавиться, как масло в картофельном пюре. Дверь была Огнеупорная. Томаса предупреждали: если в коридоре вспыхнет пожар, закрой дверь и никуда из комнаты не выходи. Дверь потому и называется Огнеупорная, что огонь через нее не пробьется. Томас еще удивлялся: двери разве бывают упорные? Но вслух не спрашивал. А не горела она потому, что была из металла. И вот металл плавился, дверь прикипала к металлическому косяку. Теперь отсюда не выйти.

В дверь стучали, пытались ее высадить, но она не поддавалась. Из коридора доносились голоса. Они звали Томаса и Дерека. Некоторые голоса Томас узнал. Он хотел крикнуть: "Помогите! Беда!", но не мог выговорить ни слова, совсем как Дерек.

Страшный дядька перестал светить синим светом. Повернулся к Томасу. Улыбнулся. Недобрая у него улыбка.

– Томас?

У Томаса ноги подкосились. Как он не шлепнулся на пол, непонятно. Он прислонился к стене возле окна. Может, открыть окно и выскочить? Их же учили, как Действовать Во Время Пожара. Нет, не успеет: Беда быстрая-пребыстрая.

Страшный дядька шагнул к нему. Еще шагнул.

– Ты Томас?

Томас не мог выдавить из себя ни звука. Он только открывал рот, как будто говорит. А что, если не признаться, что он Томас? Может, Беда поверит и уйдет? И он тут же опять научился говорить.

– Нет. Я.., нет.., не Томас. Томас в большом мире. У него высокий кур, он дебил с высокими показателями. Ему сказали, чтобы он лучше жил в большом мире, вот.

Страшный дядька засмеялся. И смех у него не смешной, а очень-преочень нехороший.

– Что ты за зверь – не пойму. Откуда ты такой взялся? Надо же: полный кретин, а вытворяет такое, что даже мне не под силу. Как же это, а?

Томас молчал. Он не знал, что ответить. Ну чего они барабанят в дверь? Так ее все равно не открыть. Попробовали бы по-другому. Полицейских бы позвали, пусть принесут открывалку, которой открывают попавшие в аварии машины, чтобы люди выбрались, – Томас видел по телевизору. Лишь бы полицейские не сказали: "Извините, но для интернатских дверей открывалка не годится, только для машин". Тогда никакой надежды.

– Ты что, язык проглотил? – прорычал страшный дядька. Кресло, в котором Дерек сидел перед телевизором, теперь валялось на полу между Томасом и Бедой. Дядька протянул к креслу руку – одну руку, – а из нее как ударит синий свет. Кресло – в щепки. Тоненькие, как зубочистки. Томас едва успел закрыть лицо, а то бы щепки попали в глаза. Щепки вонзились в руки, в щеки, в подбородок. Даже в рубашку на животе, колючие такие. Но Томас с перепугу боли не чувствовал.

Он убрал руки, открыл глаза посмотреть, где страшный дядька. А он стоит совсем близко, и вокруг плавают пушистые клочья из обивки кресла.

– Томас? – снова спросил дядька и схватил Томаса за горло, как Пита.

И Томас услышал собственный голосок. Будто не он говорит, а кто-то другой. И слова не его, а чужие:

– Ты не умеешь Общаться.

Страшный дядька, не выпуская Томаса, схватил его за ремень, оторвал от стены, поднял в воздух и грохнул об стенку, как Дерека. Сил нет как больно!

***

Дверь из гаража в дом запиралась только на замок, цепочки на ней не было. Клинт сунул ключи в карман и прошел на кухню. Было десять минут девятого. Фелина сидела за столом и в ожидании мужа читала журнал.

Она подняла глаза, улыбнулась, и сердце Клинта затрепетало. Как в слезливом романе, ей-богу. Что же это такое с ним делается? До встречи с Фелиной он никого к себе в душу не пускал. Он предпочитал до всего доходить своим умом, без посторонней помощи, не имел привычки плакаться в жилетку друзьям и очень этим гордился: всякая близость может принести боль и разочарования, а он от них застрахован. Но когда Клинт впервые увидел Фелину, у него дух захватило, и он понял, что от его неуязвимости не осталось и следа. Понял и обрадовался.

  126