Последние отзывы

  36  

– Вот-вот! Я это и имела в виду! Ну подумай сама, ведь я в самом деле права… Я вас обоих так люблю… Ты даже не представляешь, как я вас люблю…

Она всхлипнула очень жалобно и ткнулась лицом Марусе в колени, и заплакала, и затрясла жалко плечиками. Маруся сидела как истукан, удивленно разглядывая ее затылок и не зная, как себя следует повести, по голове ее погладить, что ли? Иль сказать надо чего? Попробуй сообрази, когда с ней такие разнообразные и слезливые метаморфозы ежеминутно приключаются…

– Хорошо, Ксения Львовна… – выдавила она из себя наконец. – Я поговорю с ним… Вот он придет домой, и поговорю…

– Умница, Марусенька… Я знала, что ты меня поймешь… – подняла голову Ксения Львовна. Протянув руку, она ласково ущипнула ее за щечку, тут же проговорив капризно: – Помнится, ты грозилась меня завтраком накормить… И кофе сделать…

– Да! Это я сейчас! Я сварю! – быстро встала Маруся с кресла. – Ой, а может, мне сейчас тесто поставить? Я к вечеру пироги испеку для Виктора Николаевича… С луком, с яйцами… Он любит, я помню! Мы же поедем к нему вечером? Я и сметану домашнюю привезла, он тоже любит…

– Вечером? В больницу? – вскинула на нее вмиг ставшие отрешенными глаза Ксения Львовна. – А… Ну да… В больницу… Хотя… Я думаю, не стоит Виктору надоедать…

– Как это? – снова осела в кресло Маруся. – Как это – не стоит надоедать?

– Ну… Понимаешь… Мне кажется, что ему самому будет комфортнее одному побыть, никого не видеть какое-то время… У него палата отдельная, со всеми удобствами, и кормят там замечательно…

– Да вы что, Ксения Львовна! – тихо и отчаянно прошептала Маруся, чуть не заплакав. – Как это – одному комфортно?! Да он же болеет, ему, наоборот, хочется, чтоб мы рядом были!

– Ну да… Ну да… Конечно… Чего ты разволновалась так? Иди, пеки свои пироги! Потом Никита их отнесет… Только кофе не забудь сварить! Иди, Маруся. Мне Сергееву позвонить надо. У них там, наверное, оперативка уже закончилась…

Только ближе к полуночи Маруся услышала из своей комнаты, как деликатно хлопнула входная дверь. Пришел, значит. Действительно – куда ему деться-то. Тут же начала она лихорадочно воспроизводить в голове все те хорошие и дельные, как ей казалось, доводы, предназначавшиеся для предстоящего с Никитой разговора. Она и сама себя постаралась убедить, конечно, что они дельные. А что ей оставалось еще? В спор вступать с Ксенией Львовной? Иль вредничать начать? Так им сейчас вообще-то не до этого…

На цыпочках выскользнув из комнаты, она ветром пронеслась через гостиную, потом через широкий холл, отметив про себя, что в спальне Ксении Львовны горит бра над кроватью – не спит, значит, – и с разбегу ткнулась лицом Никите в грудь, сплела руки сзади на его спине. И сразу почувствовала, как он продрог. От куртки его пахло улицей, стылым ночным дождем, осенью и немножко пряным лиственным дымом, и дорогим парфюмом, и горьким настроем на прежнее непоколебимое упрямство. Бог его знает, какой у этого упрямства был запах, но он точно был, шибал в ноздри – Маруся сразу учуяла. Подняв к нему лицо, выдохнула тихо и виновато:

– Пойдем на кухню, я тебя покормлю… Ты где был так долго?

– Да так… В больницу к отцу ездил, потом просто по улицам шатался. Домой не хотелось. Мама спит?

– Нет, по-моему.

– Тогда пойдем к себе…

– А ужинать?

– Я не хочу, Марусь. Я в кафе заходил… И ел, и пил…

От него и впрямь шел легкий, едва уловимый запах хорошего алкоголя. Виски, наверное. Или коньяк. Вообще-то он почти не пил, как сам выражался, – не прилипла к нему такая потребность. В студенческие годы, мол, в молодежной компании всякое было, а все равно не прилипла. Говорил – просто с организмом повезло…

– Ну, тогда чаю. Хочешь, я горячего чая сделаю? – не унималась Маруся, помогая ему стащить за рукава влажную от дождя куртку. – Ты иди в комнату, я туда тебе принесу…

Вскоре, поставив на журнальный столик большую кружку чаю и устроившись рядом с ним на маленьком диванчике, она затихла. Сидела молча, подогнув под себя ноги и мучаясь необходимостью исполнить данное свекрови обещание. И вовсе ей не хотелось его исполнять. Но ведь обещала же…

– Как там Виктор Николаевич? – повернула она к нему голову. – Что говорит?

– Да ничего не говорит. Молчит.

Никита отхлебнул чаю, прикрыл глаза и чуть откинул голову, как большая неуклюжая птица. Маруся смотрела, как ходит по его жесткой худой шее острый кадык, и увиделось ей четко и ясно, как он долго и неприкаянно бродит по холодным осенним улицам… Вот заходит в бар, вот сидит над стаканом своей дорогой выпивки, смотрит в шумное и дымное людское пространство. В одиночку, молча пережевывает свое горе. Как же так получилось, что в одиночку? А она-то что? Она ж жена ему все-таки, не кто-нибудь… Черт бы побрал эту Ксению Львовну с ее дурацкой просьбой! Черт бы побрал и ее самое с даденным так торопливо обещанием поговорить, ублажить, убедить, покуковать ночною кукушкою…

  36