Последние отзывы

  68  

 Так и не смогла Тина до конца определиться в своих чувствах, глядя на этот красивый дом. Нет, ничего, ничего такого особенного она действительно сейчас по отношению к нему не чувствовала. Больше боялась, как говорится. Боялась – нахлынут воспоминания, всю душу напрочь перевернут–перемешают… Нет, не нахлынули никакие воспоминания. Ну, прошли, начиная отсчет от этого красивого дома, долгие годы. Что с того? Хорошие годы, между прочим. Годы с Митенькой, с Анюткой, с жизненными обычными трудностями вперемешку со счастливыми, не так уж и редко выпадающими ей днями, когда душа так здорово умеет летать между землей и небом, красиво расправив перышки… Годы жизни, в общем. Счастливой довольно жизни. Когда–то давно, в детстве еще, она вычитала в одной умной книжке, что счастливый по своей природе человек в любых обстоятельствах счастлив. И в красивом доме с мезонином в большом городе, и в простом бревенчатом доме на белом берегу реки. И рядом со своей любовью, и вдали от нее…

— Что, узнали знакомые места? – тихо спросила сзади подошедшая Ольга. – Сколько вы здесь с отцом прожили, пока…пока…

— Оля, а там, в мезонине, по–прежнему библиотека располагается? - не ответив на ее вопрос, повернулась к ней Тина.

— Ну да… Куда ж она денется–то? Куча пыльных старинных книг…

— Эк ты сейчас презрительно сказала – пыльных, старинных… Я же помню, там такие раритетные издания были!

— Ну да…

— И что теперь с ними будет?

— Как – что? Продам, наверное!

— Да? А может, я куплю у тебя пару собраний? Чтоб память осталась?

— Да ради бога! Только с ценами мне определиться надо. Вы выберите сейчас, что вам нужно, а я позвоню, проконсультируюсь. Если вас по стоимости устроит – забирайте, что ж…

— Спасибо, спасибо, Оля.

— Да ладно, чего там… Отец всю жизнь трясся над этими книгами, знаете ли. А мама так же всю жизнь его к этим книгам ревновала…Ну что ж, пойдемте к маме, Валентина Петровна?

— Подожди, Оля. Я сейчас. Подожди…

 Тина вдруг остановилась около высокого белого крыльца, как вкопанная. Чувствовала – не может она сделать ни шагу. Страшно очень. Страшно посмотреть в глаза Мисюсь, страшно вообще ее не узнать… Такая вдруг паника в ней образовалась, что хоть разворачивайся да обратно беги от этого крыльца сломя голову. Положив руки на грудь, она моргнула нерешительно и, будто извиняясь за свое странное поведение, жалобно произнесла:

— Ой, я так боюсь, Оля…

— Боитесь? Чего? — встав на верхнюю ступеньку и снисходительно посмотрев на нее сверху вниз, торжествующе–насмешливо спросила Ольга. – Вы же так этого хотели, Валентина Петровна! Так решительно настаивали! А теперь испугались, значит? Чего вы испугались–то? Насколько я понимаю, это мама должна бояться встречи с вами. Ничего–ничего! Смелее, Валентина Петровна! Пойдемте, раз уж приехали. Попрощаетесь хоть. Теперь уж точно навсегда. Скоро уже машина за мамой придет…

— Да. Да, Оля. Пойдем. 

 Враз ослабевшими, подогнувшимися предательски в коленках ногами Тина с трудом одолела невысокие ступени, поднялась вслед за Ольгой на крыльцо. С трудом удержала дыхание. Страшно волнуясь, начала внимательно следить за торопливыми, но четкими действиями своей племянницы – вот она достала большой ключ от первой двери, вот поменьше – от второй… Странно, но даже ключи с тех пор остались теми же самыми. Или ей показалось с перепугу? И старинная дубовая дверь так же охотно–приветливо скрипнула, как когда–то, пропуская ее в этот дом…

— Мама! Мам! Ты где? К тебе тут гости, мама! - громко позвала Ольга, по–хозяйски заходя в широкий холл, выполняющий роль то ли гостиной, то ли очень большой прихожей. – Проходите, Валентина Петровна…Только я вас умоляю – не вздумайте плакать! Маму сейчас нельзя волновать. Она и так, знаете ли, вчера переволновалась очень сильно. Так болезненно восприняла свой отъезд…

— Хорошо, Оля. Я постараюсь не плакать.

 Тина прошла в холл, остановилась, обвела вокруг себя взглядом такое большое, такое знакомое пространство. Странно, но и здесь, в доме, ничего особенно не изменилось. Все то же самое. Огромные окна с заглядывающими в них любопытно кленовыми ветками, лепные вычурно–строгие потолки, старый рояль в углу…Мебель, правда, другая. И еще – запах у дома стал другим. Не пахло здесь больше счастьем. Пахло болезнью, отчаянной безысходностью, пахло не выветриваемой никакими способами немощной человеческой физиологией…

  68