Особенно,... 
31 
А только странность–неудобство все равно поселилась в их доме основательно, присутствовала незримо за столом, в Мисюськиной неожиданной замкнутости, в быстрых и не по–детски злобных ее взглядах. У Тины даже однажды мысль вдруг в голове отчаянная промелькнула – а не отправить ли ей сестренку обратно в Белоречье? Нет, не от греха, как говорится, подальше — она и мысли ни о каком таком грехе до себя не допускала, - а ради того радостного их с Антоном совместного в этом доме пребывания, которое порушилось так обидно после появления Мисюсь. Но она тут же строго себя оговорила, и порыв этот нехороший уничтожила на корню. Еще чего – обратно отправить! Нашлась тоже, гедонистка–ревнивица. Удобства ей жизненные, видишь ли, подавай…Глупости все это, глупости! Вот повзрослеет девчонка и сама поймет, что вела себя глупо… Да и в институт, хочет она или не хочет, поступать все равно надо. Сейчас без образования никуда. Там и жениха себе найдет. Ничего–ничего… Все обойдется, все образуется…
Так встретили они в доме с мезонином Новый год, который начался очень уж для них грустно, словно подхватил неловкую эстафету года прошедшего. Поначалу, конечно, он им хорошую новость принес - в самом начале января родился у Тины племянник, и она радостно поздравила Алешу и Свету с этим событием, пообещав по весне приехать к ним в Белоречье, чтоб взглянуть на Митеньку. Однако уехать ей туда пришлось гораздо раньше, через неделю буквально, следуя испуганным Алешиным призывам о помощи – увезли Свету срочно в больницу, сердце ее больное все–таки закапризничало после родов. И Алеша весь чувством вины измаялся, и перепугался за жену вусмерть – сам уговорил ее рожать, хоть и запретили ей врачи… Тина хотела и Мисюсь с собой прихватить, да та вдруг страстно воспротивилась и ехать с сестрой не захотела ни в какую:
— Тин, ну ты что! Никуда я не поеду! У меня же курсы подготовительные! Сама же все время твердишь, что образование надо получить обязательно! Я только настроилась на эту учебу, а ты…И вообще, не понимаю я эту Светку! Сказали же ей врачи – нельзя рожать! А она… Вот сама теперь пусть и расхлебывает…
— А я думаю, тебе тоже надо поехать, Мисюсь! – решительно встрял в разговор Антон Павлович. — Как Тина одна с ребенком справится? Он грудной, только–только родился, у нее и опыта нет…
Ох, как больно кольнуло в Тинино сердце это «опыта нет»! Само собой кольнуло, безо всякой на Антона обиды. Сознательной, по крайней мере. Понимала, конечно, что он просто о ней беспокоится так, но все равно больно было! Поэтому, может, и вырвалось–проговорилось у нее то, что у умной да любящей своего мужа женщины вовсе и не должно было вырваться–проговориться:
— Да ладно, Антон, пусть она остается! Пусть заканчивает свои курсы, может, и правда потом в институт поступит. А я справлюсь. Это ничего, что опыта нет. Все приходит со временем…
— Тин, а это надолго? — тоскливо–виновато спросил жену Антон, почувствовав что–то в ее голосе. – Я–то как без тебя буду?
— Я не знаю, — пожала плечами Тина. – Алешка говорит, Свету к операции готовить будут. Наверное, где–то с месяц придется там прожить…
Месяцем, конечно же, дело это не обошлось. Больное Светино сердце продиктовало им другие совсем сроки, поскольку выдержало на себе аж три сложных операции. Так что вернулась Тина домой лишь глубоко по весне – сразу, как невестка ее поднялась на ноги. Алеша уговаривал еще какое–то время в доме пожить, боясь за жену, но Тина все ж уехала, хоть и жалко было ей Митеньку, очень уж она к нему привязалась. Но ведь и по мужу тоже соскучилась! Наблюдая из окна купе, как он радостно–торопливо припустил вдогонку за вагоном, встречая ее на вокзале, чуть не расплакалась от любви и жалости. А потом, позже уже, на перроне, обхватив его руками за шею, и впрямь расплакалась. И Антон все никак из объятий ее выпустить не мог. Так и стояли, будто вечность не виделись…
В доме все было по–прежнему. Мисюсь стрельнула в нее зелеными глазами, улыбнулась приветливо. Но на шею не кинулась - засуетилась быстро, накрывая на праздничный по случаю Тининого возвращения стол. И жизнь потом началась тоже прежняя, то есть очень для Тины счастливая рядом с любимым мужем. Жаль, ненадолго. В конце весны перед самыми майскими праздниками она разболелась вдруг – свалилась с сильнейшей простудой. Лежала три подряд дня в температурном бреду. А в ту роковую ночь вытащили ее из вязкого болезненно–горячего сна звуки разразившейся над городом первой весенней грозы – разряд молнии, казалось, страшно и громко треснул где–то над самой головой, и следующая за ним вспышка озарила ярким коротким светом всю спальню. От испуга она нырнула с головой под одеяло, заботливо утыканное ей под бока еще с вечера Антоном. А вынырнув обратно через какое–то время, обнаружила вдруг с удивлением, что его половина кровати пуста… Хотя она, конечно, и не придала этому такого уж большого значения. В библиотеке своей засиделся, наверное. Однако как страшно молния сверкает, господи! И дождь льет с таким шумом, как будто там, на улице, всемирный потоп начался…
31 
