Особенно,... 
50 
– Как можно так опуститься? – вопрошала Светлана, когда я утром умоляла ее дать мне пива. – Ты же не пьешь!
– Я? Теперь пью. Меня повысили, – устало пояснила я и потянулась лбом к окну. Окно было единственным относительно прохладным предметом.
– Повысили? – не поняла подруга. Еще бы, куда там. Такое мог понять только тот, кто работал в нашей безумной команде.
Самое смешное, что все, что мы вчера наплели в нашем пьяном бреду, было поднято из недр помойки, тщательно оценено, отсортировано и отдано мне на доработку. Как только я пришла в себя и смогла снова претендовать на звание человека в здравом рассудке. Оказалось, что мы неведомым образом выдали на-гора немало свеженьких идей.
– О, а это вообще не про викторину, – показала я на несколько испещренных в хаотическом порядке листков бумаги.
– А про что? – полюбопытствовал Славик, с интересом заглядывая мне через плечо.
– Ты ничего не помнишь? – уточнила я.
– Не-а, – вежливо помотал головой Славик. И спасибо ему на том, потому что помнить было в общем-то нечего. У меня остались только смутные воспоминания о позорном моменте, когда я, опрокидывая в себя стопку за стопкой, лила крокодиловы слезы о потерянной любви прямо на Гошкино плечо и взывала к Славику:
– Сделай что-нибудь, я не могу его видеть! – рыдала я.
– Не можешь? В чем тогда проблема? Ты же его и не видишь! – пьяно удивлялся он.
Еще бы, разве может понять мужчина женщину. Да, я его не вижу. Но ведь могу! Мы работаем в одном здании, всякое может случиться. Столкнемся случайно, например. Совершенно случайно! Ну и что, что разные входы, этажи и секции. Могу я случайно оказаться на его этаже? Конечно, могу.
– Я хочу, чтобы нас разделяли моря и леса. Раз моя бедная бабушка умерла, я уже не могу надеяться на ее помощь.
– Сочувствую, – поднял рюмку Гошка, явно намекая на готовность помянуть.
– Это было лет десять назад, – горестно делилась я.
Никого это не смутило.
– Тогда выпьем стоя, – поддержал Гошку Славик.
Мы выпили за бабушку. Потом выпили за здоровье живых. Потом за маму, за брата (чтобы он поскорее женился и перестал торчать в нашей квартире, критикуя гениальную сестру, то есть меня). За папу и, наконец, за дедушку по папиной линии, за его героическое прошлое.
Тут Гошку осенила идея, и он предложил мне снять фильм об этом самом прошлом.
– Зачем? – удивилась я.
– Ну, тогда ты будешь снимать по местам боевой славы.
– И? – спросила я, покачиваясь, как осина на ветру.
– И тебе придется уехать на эти самые места этой боевой славы! Подальше от твоего женатого подонка.
– О! – кивнула я. – Только он не подонок.
– Не важно, – медленно помахал пальцем Гошка.
Потом мы пели «Врагу не сдается наш гордый варяг» и писали идеи для съемок шокирующего документального фильма о моем дедуле.
– И о том, как его образ навсегда сломал жизнь его сыну, – предлагал эпатажник Славка.
– Папе? – удивлялась я.
– Ну, ты сама говорила, что папа всю жизнь стремился быть похожим на дедушку. Вдруг из-за этого он не стал великим ученым? Комплекс неполноценности – вот тема передачи, – невинными глазами (скошенными в разные стороны от количества выпитого) посмотрел на меня Славка.
Вот результаты этого диалога я сейчас и держала в трясущихся (от похмелья) руках. Мятые листы с перечислением всех боевых побед деда, всех небоевых поражений отца. Между ними стояли стрелки, так мы пытались проследить папины комплексы. Например, связка «дедушка участвовал в сражении и победил» – «папа снова остался без звания», говорила о том, что именно этот дедушкин поход заранее породил в моем папе неудачника.
– Бред. Это можно выкинуть, – вяло и апатично отреагировал Славик, когда я предъявила ему результаты нашего пьяного труда.
– Я не спорю, бред, – покорно согласилась я. – Но у меня нет иного шанса уехать отсюда, кроме как снять весь этот бред.
– Тогда у тебя нет ни единого шанса уехать отсюда! – отрезал Славик и поджег лист с режиссерскими находками. Потом он от него прикурил и бросил горящий листок в урну, а я пошла доделывать очередную серию викторины, от которой меня уже порядком тошнило. Меня волновало другое. Я боялась, что не выдержу и сегодня же отправлюсь к Борису и буду валяться у него в ногах, вымаливая прощение.
– А что, есть такое желание? – с интересом посмотрела на меня Света.
– О да! – призналась я.
– Так ты, значит, в миллиметре от того, чтобы натворить глупостей! – констатировала она.
50 
