* * *
Дверь ему открыла домработница Роза – неуклюжая худышка с постоянным румянцем на юных смуглых щечках. Андрей уставился на нее удивленно, будто не узнал, – Розино маленькое личико отдавало зеленой бледностью, глубоко сидящие раскосые глаза припухли от свежих слез. Из кухни доносились громкие голоса – в основном тещенькин, сердито бубукающий, перекрывающий Анькин высокий тенорок.
– Ты чего это, плакала, что ли? – заботливо склонился он к Розе, и она торопливо отвернула лицо в сторону, махнув рукой. – Что случилось, Роза? – требовательно встряхнул он ее за худые плечики.
– Да ничего, ничего… Хозяйка вечером кольцо потеряла, а утром у себя в сумочке нашла…
– Понятно. Потом извинилась перед тобой?
– Да ладно… Нашла, и слава богу.
– А сейчас они чего разоряются? – мотнул он головой в сторону кухни.
Роза пожала плечами и тихо выскользнула из его ладоней, тут же растворившись в дверном проеме. Совсем зашугали девчонку. Надо бы на место барынь поставить, давно он по столу кулаком не стучал. Хотя сегодня, пожалуй, не время. Сегодня он и сам виноватый – дома не ночевал. Что ж, пойдем на разборки…
– Ты где всю ночь шлялся, сволочь?
Анькин визгливый голосок ткнулся в него прямо с порога кухни, и он усмехнулся про себя понимающе. Фальшивый был голосок-то. И сама постановка вопроса была фальшивая, театральная, будто выхваченная из юмористической телепередачи «Кривое зеркало». Специально для благодарных зрителей исполненная. Для мамы то есть. Чтоб видела мама, в каких ежовых рукавицах дочка своего мужика держит.
Вообще, по сложившейся с Анькой давней договоренности, у него право на такой загул имело место быть. Мама ее долго к этому приучала.
Пусть, мол, мужик расслабится, посидит в компании друзей. Ему надо. Иначе озвереет. Анька поначалу, конечно, с большой неохотой к его расслабухам относилась, а потом ничего, привыкла. Да он и не злоупотреблял. Тем более поводов для ревности ей никогда не давал. А тещенька – та мудростей да тонкостей супружеских отношений не понимает, ей этот спектакль как воздух нужен, чтоб с криком, чтоб со скалкой наперевес. Хотя скалка у нее в нынешней барской жизни не в чести оказалась. Теперь, в нынешней культурности, она больше выражением лица работает, презрение к зятю изображает. Сам давеча слышал, как она читала дочери статью из модного женского журнала «Космополитен». Громко читала, с уважением и придыханием. Для нее этот самый «Космополитен» теперь – как настольная Библия для верующего. Кладезь премудрости. Раньше бы наперед Аньки варежку раззявила, а теперь молчит. В той статье как раз речь и шла о том, каким порядком надо теще с зятем общаться. Если, мол, у молодых разборки пошли, то встревать в них старшему поколению не советуется. Надо отойти и помолчать культурненько. Дать молодым выплеснуться. Ну, раз надо, так надо. Раз написано про «выплеснуться», вот Анька и старается. Все по писаному, как мама в журнале вычитала.
– Ты же сама знаешь, где я был. У Кирюхи. Где еще-то?
Наверное, он слишком спокойно ей ответил, равнодушно даже. Неправильно выплеснулся. Не по статье. Потому что Анька, взглянув на маму растерянно и вопрошающе, выкрикнула совсем уж невпопад:
– А на фига ты там был?
Вот те на! Зрасте, приехали! Как будто она не знает, зачем он к Кирюхе ездит.
– Да мы книжку вместе читали… А потом всю ночь обсуждали прочитанное.
– Какую книжку? – опешила Анька, уставившись на него подозрительно. С юмором у нее всегда было плоховато.
– Да беленькую такую… Ее писатель Немирофф придумал. Интересная такая книжица, занятная. Хочешь, тебе тоже принесу? Вместе почитаем?
Анька моргнула, скуксилась лицом, снова кинула растерянный взгляд на мать. Не удался нынче спектакль, явно не удался. Да и тещенька заветы журнала «Космополитен» по «невстреванию» старшего поколения на секунду подзабыла, взвилась тут же криком:
– Чего ты нам тут заливаешь, алкоголик окаянный? Нашел дурочек с переулочка! Блыкал где-то всю ночь, так и скажи! По бабам, поди, шастал! А жена тут с утра в голос воет, волосенки на себе рвет!
– Зачем? – повернулся он к Аньке, дурашливо улыбнувшись. – Анька, ты зачем себе волосенки рвала? Совсем с ума сошла, что ли?
– Мам… Да он правда у Кирюхи был… – не выдержав больше непривычного актерства, рассыпалась горошинами смешинок Анька. – Не видишь, он с похмелюги какой? От него несет, как от Феди Хламова…
Он посмотрел на нее, хмыкнул недовольно – это уж, простите, чересчур! На такое сравнение он, простите, не согласен! Федя Хламов был соседом по старому дому с городской окраины, где он всю жизнь прожил с матерью и куда привел законную супругу Аньку. Препротивнейшим существом был Федя Хламов. Немытым, брюзгливым, жадным. Тащил с окрестных помоек в дом все, что глаз видит, ничем не брезговал. Из его квартиры такая вонища иногда перла, что пройти нельзя, носа не зажав. Запах похмельного перегара по сравнению с тем запахом – просто амброзия душещипательная, и сравнить нельзя.