Последние отзывы

  36  

– Раздевайтесь, – спокойно и холодно бросил нам шофер, когда нас привезли на какую-то подмосковную спортивную базу. Огромный дом, бассейн, баня, столы с водкой и колбасой.

– Что стоишь? Раздевайся! – одернул меня лично коротышка. В зале бродило еще около десяти человек. Они с интересом смотрели на нас, но во взглядах еще читалась некая брезгливость. Я задавила свои чувства, заставила себя так же спокойно и холодно стащить одежду. Зажмурилась и... Следующие несколько часов были настоящим кошмаром. Я старалась не замечать, не понимать ничего того, что делали со мной. Не помнить, не знать. Это не я, это не со мной. Я умерла, а это не я.

– У меня жена и двое детей, – вдруг вклинилась в мой мозг дикая фраза. Толстяк, голый и удовлетворенный, пил со мной водку и изливал душу. Господи, какая дикость! Я, по-видимому, выгляжу так спокойно, что он считает, будто мне даже можно доверить свои поганые чувства.

– Дочери есть? – спросила я.

– Младшая. Такая хорошенькая, – пьяно умилялся он.

– Я желаю тебе, чтобы ее тоже изнасиловал такой же скот, как и ты. Много таких же скотов, – как-то буднично и отстраненно выдала я. Он дернулся и уставился на меня. Сейчас будут бить, мелькнула мысль. Но теперь уже она не напугала меня. Ничего хуже того, что есть, уже и быть не может. Пусть бьют. Я не хочу больше жить. Я умерла.

– Зачем ты так? – нелепо и смешно оскорбился он. – Я же тебя не обижал!

– Нет? – расхохоталась я.

– Ну... Ты и не сопротивлялась.

– А что бы это изменило? – спросила я так, как спрашивают, понравился ли спектакль. Он отошел и больше не подходил, подавленный моими пожеланиями. Но и без него на мою душу хватило. Через четыре часа все устали и перепились. Все, кроме шофера. Я уже ни о чем не думала, мне было просто до жути больно. Я скулила и умоляла больше не трогать меня.

– Говорил, нужно было брать еще одну. Та тоже уже в отрубе.

Я посмотрела на девушку. Катя, так она сказала, ее зовут. Она лежала на скамейке, закрыв глаза. Цвет лица – покойник натуральный, свежий. Ей уже все равно было, что она голая. Как и мне, впрочем.

– Дайте чаю, – попросила я.

– Можете одеваться, – бросил шофер, – дома у мамы чаю напьетесь.

– Кать, помочь тебе? – спросила я. Все-таки мне было легче, непонятно почему, но я держалась на ногах. А она почти проваливалась в бесчувствие. Меня выбросили на Ленинградском шоссе, ее увезли дальше. Думаю, что тоже выкинули где-то по дороге. Просто не хотели, чтобы мы встретились с ней.

– Про милицию даже не думай. Радуйся, что жива! – бросил мне на прощанье шофер.

– Будь ты проклят, – бросила я ему и побежала в глубь дворов. Страх перемешался с ненавистью. Ненависть переросла в отчаяние. Я умерла. Уже ничего не будет прежним. И то, что случилось, вполне справедливо случилось именно со мной.

– Сама виновата, – как сказала бы мать.

– Дошлялась. Ходишь, как проститутка, в штанах своих, еле на жопу налазящих. Вот и нарвалась, – сказал бы отец.

– Так тебе и надо. Поделом, – порадовался бы брат. Порадовались бы они, что оказались так правы, если бы я им сказала хоть слово. Если бы я хоть кому-то сказала хоть слово. Но я не сказала. Мне было трудно дышать, воздух не проходил внутрь. Часами я сидела неподвижно в ванной, подставив ладони под струи теплой воды. Я носила траур и смотрела сухими глазами на лица родителей. У меня совсем не было слез. А они так и не спросили, что со мной случилось. Они поняли, что случилось нечто, но никто ни разу не спросил:

– Что с тобой, дочка?

Они старательно делали вид, что ничего не происходит. С того дня в нашем доме поселилась тишина. Никто больше не спрашивал меня, куда я иду и что делаю. То короткое время, которое я еще жила дома, все старательно делали вид, что меня там уже нет. В милицию я не пошла. Мне даже в голову не пришло, что там могут чем-то помочь. Такие же скоты, только в погонах. Будут смотреть своими сальными высокомерными глазками, выспрашивать подробности. А в душе тоже не сомневаться: виновата сама. Раз нет на тебе и царапинки, значит, не сопротивлялась. Шалава. Если бы только Танька была в Москве. Если бы была, я бы ей рассказала, как болит у меня все внутри. Что на белье появились странные коричневые пятна – не кровь, а не пойми что. Рассказала бы, как мне страшно, что они меня заразили чем-то ужасным. Рассказала бы, как мне хочется найти их и убить. Каждого. Но Таньки не было, и я написала это все на бумаге. На этих самых листках. Чтобы хоть как-то выкинуть это из себя. Написала, но теперь чувствую, что ничего ровным счетом не изменилось. И вряд ли изменится когда-либо. Уж точно мне нет больше места среди живых.

  36