Последние отзывы

  37  

– А сейчас ты помнишь этот город?

– Да это и не город, а просто место в лесу, там рядом нет домов… Это в Латвии.

– Латвии? – хором воскликнули Маша с Сергеем. – Значит, ты не русский?

– Не знаю. Но если фамилия моя Бауэр, значит, не русский.

– Так как называется то место, в котором вы с мамой жили?

– Странное такое название: Дупуми.

– Ничего и не странное, бывают и еще постранней…

– Ты остановился на том, что сбежал от Буффало в Москву, хотел через Москву добраться до Латвии?

– Да, но денег у меня не было. К тому же за мной стала охотиться милиция. И тут прямо на вокзале ко мне подошел человек. Он сразу мне понравился. Его звали Илья Николаевич. Он сказал, что хочет написать мой портрет и что, если я не против, то могу пожить какое-то время у него. У меня был нож, а потому я ничего не боялся.

– Нож?

– А что, если бы он оказался убийцей или маньяком, охотящимся на мальчиков? Ты просто не знаешь, какие люди мне встречались на московских вокзалах… Страшные, еще страшнее, чем дикие звери.

– И ты пошел за ним?

– Да, он привел меня к себе домой, и я ему обо всем рассказал. И я остался у него жить. Мне было хорошо, меня хорошо кормили, а за это я должен был позировать. Даже не то, что должен, но он просил меня, потому что я ему очень нравился. Вообще-то он где-то преподает рисунок, у него даже есть ученики, которые тоже рисовали меня, когда приходили к нам… Но Галицкий очень хотел, чтобы я нашел свою мать. И он помогал мне в этом. Я объяснял ему, какая она, какие у нее глаза, волосы, нос, губы, а он рисовал и спрашивал, похожа или нет.

– И что, получилось?

– Получилось. У меня его рисунок всегда со мной… Но потом, когда мама стала приходить ко мне по ночам, я понял, что она ищет меня, и поехал туда, где она меня и оставила. Я почему-то был уверен, что когда приеду в Саратов, то встречу ее там же, в парке… И я стоял возле скамейки, где ее оставил, и щурился на солнце, представляя, что вот сейчас она появится из солнечной мути и подойдет ко мне… Но она не пришла, а потом меня поймали, отвезли в детский дом, стали расспрашивать, кто я и откуда, а потом появилась Альбина, но это уже позже. Она почему-то обрадовалась, увидев меня… Стала расспрашивать про медальон… Думаю, она сразу положила глаз на него, а потом меня перевели в интернат, из которого я сбежал, а остальное вы уже знаете.

– Где портрет твоей матери, который Галицкий нарисовал с твоих слов? – спросила Маша шепотом. – Он у тебя с собой?

– Да, а что?

– Показывай.

Сергей с опаской посмотрел на Машу: что она задумала? В кого перевоплотилась на этот раз?

Соломон достал из этого же кармана, из которого прежде доставал носовой платок, сложенный в несколько раз листок. Развернул его и протянул Маше.

– Соломон, мне кажется, ты нашел свою маму… – сказала она и от волнения закашлялась.

– И кто же она?

– Лариса!

И Маша рассказала ребятам о том, что узнала от самой Ларисы. Что у нее есть сын, которого она отдала своей родной сестре.

– Все сходится! Галицкий, увидев ее фотографию на афишах и вспомнив свой портрет, который он нарисовал для тебя, посчитал, что она и есть твоя мать, и решил найти актрису, бросившую своего сына, и признаться ей в том, что мальчик почти целый год жил у него. И заодно, быть может, пристыдить мамашу за такое…

Соломон от волнения даже взмок.

– Скажи, разве не похожа Лариса на этот портрет? – допытывалась Маша.

– Похожа, – пожимали плечами Сергей с Соломоном.

– А разве ты ничего не испытывал к ней, когда увидел ее?

– Ну… жалко было… – говорил Соломон. – Но при чем же здесь тот тип, который похитил ее?

– А вот на этот вопрос мы сможем ответить, я думаю, когда узнаем, что в этом желтом конверте. – И Маша достала из недр своей одежды конверт, который она взяла у спящего брата. – Думаю, что этот конверт Никита нашел в гостиничном номере, приметил его, но ничего не сказал нам. Помните, у него живот схватило? Уверена, что с животом у него было все в порядке. Просто ему понадобилось время, чтобы достать этот конверт и спрятать в своей одежде.

– Ну и Пузырек… – усмехнулся Сергей. – Так открывай. Хотя ты можешь ошибаться…

– Я слишком хорошо знаю своего брата.

И Маша разорвала конверт. В нем была свернутая вчетверо старая газета. Свет от торшера упал на первую же страницу с фотографиями, и Соломон ахнул, схватил газету и прижал к груди… Он тяжело дышал и стоял так некоторое время с закрытыми глазами, шепча: «Это она, это она… Дупуми…»

  37