Особенно,... 
10 
Ужас, подбиравшийся к нему в течение нескольких часов, теперь ледяным шарфом стянул горло. Он пробудился от кошмарного сна и оказался в более кошмарной и леденящей душу реальности. Он не знал, как попал в этот дом и как познакомился с этими людьми, зато знал, что никогда не сможет этого узнать, как не сможет перекинуться с ними парой слов.
– Номер четыре, – прошептал Дмитрий, присаживаясь рядом с трупом, чтобы получше рассмотреть женщину. – Три женщины и один мужчина. Думаю, что и мне скоро начнет казаться, что это сон… Как это было бы славно: взять и проснуться у себя дома, в привычной обстановке, принять душ… Еще один труп – и я поседею…
– Не поседеете, привыкнете, – ответил Герман. – Человек – это такая скотина, которая ко всему привыкает. Вы чем вообще по жизни занимаетесь?
– Адвокат, я же говорил, – Дмитрий внимательно посмотрел Герману в глаза. – Занимаюсь тем, чем занимаются миллионы людей в нашей стране, – зарабатываю деньги… У меня, как видите, менее романтическая профессия, чем у вас… Вы вот сказали, что снимаете животных. А вам не страшно?
– Это сейчас мне страшно, а львов и тигров я люблю… Могу часами ждать их появления, жариться на солнце, истекая потом, но потом заснять их, да еще крупным планом… Вы себе не представляете, как это потом, когда отснято много материала, монтировать кадры… Монтаж – это же волшебство… Знаете, я бы с удовольствием рассказывал вам о своей работе, о том, чем занимаюсь или собираюсь заниматься, но я знаю, что должен найти остальных… Ведь со мной их уже пятеро… Значит, мы должны найти еще как минимум троих…
– Видите дверь? Она ведет из кухни на улицу… Снег навалил уже до подоконника… Думаю, надо бы осмотреть дом…
– Ночь, снег… Не думаю, что кто-то из нашей восьмерки находится вне дома…
– А я вот представляю себе это так. Кто-то стал стрелять во всех подряд, люди же не станут ждать, когда их застрелят, они стали разбегаться… Та молодая дама в зеленом платье была застигнута в тот момент, когда хотела сбежать по лестнице вниз… Эта барышня… возможно, вообще ничего не слышала, находилась на кухне, она могла подумать, что наверху кто-то развлекается, стреляет ракетами или производит шум хлопушками… Ее убили, можно сказать, на рабочем месте, на кухне, возле разделочного стола… Убийца, как мне видится, метался по дому, стрелял во все, что движется… Если в тот момент, когда он убивал эту кухарку, на кухне находился еще кто-то, то этот человек бросился бы к выходу… Так что посмотрим утром, возможно, под снегом и найдем кого-нибудь, скорее всего, мужчину, который присматривал за домом, чистил снег, растапливал камины, ремонтировал проводку… Загородный дом без такого работника просто немыслим. Не станете же вы утверждать, что он танцевал наверху?
– Возможно, вы и правы, но могло быть и такое, что кто-то сейчас ранен и нуждается в помощи… А мы тут стоим и рассуждаем… Где тут спальня? Ванная комната? Надо действовать быстро…
И Герман бросился вон из комнаты – он не мог больше выносить этого зрелища…
4
Отрывок из книги О.З.
«Холодные цветы одиночества»
«Не знаю даже, как тебе объяснить, но я в последнее время живу как-то автоматически, почти ничего не чувствуя и заставляя себя вставать, ехать на работу, отвечать на звонки, пить кофе… Мы с Бимом прекрасно ладим, он хороший человек, очень добрый, следит за тем, чтобы я поскорее поправилась, водит меня обедать в кафе и даже сам заказывает еду. Никогда не знала, что салат из капусты может быть таким вкусным. Неужели я иду на поправку и у меня просыпается аппетит? Внешне я изменилась. Вернее, для тебя-то я не изменилась, я всегда была такой, просто после того, как ты исчез, я сильно сдала, похудела, на моем лице стали выделяться одни скулы, я подумала еще, не течет ли во мне татарская кровь… Видишь, какими странными стали мои письма к тебе? Но жизнь, как говорит Бим, продолжается. И хотя радости я по-прежнему не испытываю и, думаю, не испытаю ее никогда, ко мне возвращается здоровье. Прежде мои мысли о смерти были спокойными, я знала, что долго не выдержу без тебя и уйду вслед за тобой, теперь же я хочу жить, чтобы думать о тебе, пусть и страдать, но все равно с твоим именем на губах. Знаю, что никогда не забуду тебя, мой дорогой Герман, что все, что я буду делать хорошего в этой жизни, будет только в память о тебе. Не думаю, что ты одобрил бы мой уход из жизни… Это не решение, это не выход. К тому же меня иногда посещает чувство, похожее на просветление, и тогда мне кажется, что ты жив… Вот ради таких редких минут и стоит, наверное, жить. Я очень люблю тебя».
10 
