20 
Его губы были совсем рядом с ее ртом. Николь стала утихать, и герцог решил, что она наконец-то признала его превосходство.
— Не одну, а десять плетей, — злобно выпалила она.
— Не думаю, что вы приехали сюда за этим.
— Я вернулась, чтобы выпустить из вас кровь.
Он вздрогнул от неожиданности, услышав эту дикую угрозу, и попытался представить себе, как бы она стала это делать.
— Вас возбуждает вид проливающейся крови, Николь? — тихо-тихо спросил он.
— Да, да, да! — Она опять забилась в своем капкане, но быстро затихла, сбив дыхание и ощущая бесполезность своих усилий.
— Остерегайтесь! Если и суждено сегодня пролиться чьей-то крови, то это будет не моя! — сказал он загадочно и заглянул ей в глаза. Тело его так содрогалось, что не понять смысл его слов было нельзя. Ее глаза широко раскрылись, и он обрадовался, что она наконец-то сообразила, о чем идет речь.
— Вы не посмеете!
— Посмею. Разве не за этим вы сюда приехали?
На миг она была огорошена, а затем завизжала от боли, которую сама себе и причиняла, снова пытаясь вырваться из его железных, неразжимающихся рук.
— Теперь вы грозите, что изнасилуете меня?
— Грожу? Нет. Пожалуй, предупреждаю. Насилие — это не для меня.
— Я буду драться с вами до последнего дыхания.
Прижимаясь к ее молодому упругому телу, герцог прекрасно понимал: еще немного — и он потеряет над собой власть.
— Вам захотелось умереть в моих объятиях, Николь? Я уж постараюсь, чтобы так оно и было, — пообещал он мягким голосом.
— Пустите меня! — завопила она в отчаянии.
Он видел, что Николь не поняла значения его слов, но решила, что ей грозит опасность.
— Пустите меня, черт подери!
Ему пришлось ослабить хватку. Если бы он этого не сделал, то вряд ли смог контролировать свои действия. Тело его нестерпимо ныло, требуя сброса накопившегося возбуждения. Поэтому он повернулся к ней, тяжело дыша.
— Итак, у нас перемирие?
— Никогда! — захохотала она, и он ясно разглядел бесовские огоньки ненависти в ее глазах.
— Теперь вы меня ненавидите, да?
— О да! — выдохнула она. — Я любила вас, но сейчас ненавижу!
Ему стало нехорошо. То, что она любила, пусть недолго и так глупо, сильно удивило его. Много женщин влюблялись в него, но ему было неинтересно, что они чувствовали при этом. Он никогда на это не обращал внимания. На этот раз он ощутил легкий укол в сердце — видимо, это была совесть.
— Любовь так быстро не переходит в ненависть, Николь, — мягко возразил он. Его губы были совсем рядом с ее губами. — Не проверить ли нам, как сильно ты меня ненавидишь? — Он сам не знал, зачем ему нужна была эта проверка.
— Здесь нечего проверять, — возразила она, еле дыша. Ее взгляд упал на его губы. — Не смейте!
Но сейчас, когда их молодые тела прижимались друг к другу от колен до груди, он не мог не поцеловать ее.
— Я думаю, что вы меня больше хотите, чем ненавидите, — пробормотал он, отрываясь от ее губ.
Николь открыла было рот, чтобы что-то ответить, но он зажал ее губы своими, и ни одно слово не было произнесено.
Она попыталась еще раз вывернуться, но он снова прижал ее к сараю, и губы его все время требовали и требовали ответных ласк. Для герцога это было волнующей игрой, которая, впрочем, могла иметь самое неожиданное завершение. Для Николь же, собиравшейся бороться до конца, все происходившее было и раем и адом одновременно.
Когда герцог стал страстно целовать ей шею, оставляя красные полукруглые отметины, Николь ехидно спросила:
— А как же ваша драгоценная Элизабет?
Он замер:
— А что с Элизабет?
— Вы даже не пытаетесь быть верным вашей невесте!
— Что ж, значит, вас дома уже проинформировали, — сказал он, внимательно посмотрев на нее.
Герцог увидел прекрасные глаза, горящие гневом. Ему сразу же захотелось обратить этот гнев в страсть к себе.
— Так в этом все дело?
— Это то же самое, что женатый человек, — прошипела она. — Вы мерзкий повеса! Сейчас же отпустите меня!
Понимая, что его страстный порыв объяснить иначе трудно, он отпустил Николь и заговорил язвительным тоном:
— Верно замечено. Но для такой игры, как у нас, нужны двое, и если бы вы сюда не прискакали, то ничего бы подобного не произошло.
Освободившись от его рук, Николь устало попятилась.
— Вы тот, у кого нет морали, кто не остановится ни перед чем, если чего-нибудь захочет.
Злость вскипела в нем.
20 
