Особенно,... 
63 
– Таким надежней. Хоть и ветеринарный, но колет наверняка.
– Никто не смотрит! – скомандовала противная Анна Гавриловна, и все отвернулись от заголенной Ларисы Васильевны. Тем не менее укол был сделан мастерски.
Лариса Васильевна успокоилась и закуталась в одеяло. Верзила у стены начал историю про столяра, которому мать не позволяла перестелить крышу. Судя по эмоциям, сопровождавшим повествование, история была автобиографической.
– …до драк доходило. Он ей: «Мама, надо крышу чинить», – а она: «Нет, не надо». Он ей: «Мама, протекает», – а она: «Нет, не протекает». Так вот, эта так называемая мать подает сыну мясо или остальные продукты питания, а у него всякий раз после еды печет в животе. Однажды он выпил кипяченой воды, а мать ему: «Не пей кипяченую, а пей сырую – в ней витамины, она полезней», – и подносит ковшик. Он выпил, а она: «Я тебя спровоцировала, и сырой тебе нельзя, ты теперь кровушку свою застудил». У матери сделались кошачьи глаза, а сын только сказал: «Надо крышу чинить», – и взял топор. Мать на двор улизнула и дочке сказала, что сын ее убить хочет, дочка в село, к соседям, соседи пришли, а столяр уже крышу перестелил, а на стрехе – отрубленная материна голова…
Усталость растеклась по жилам Ларисы Васильевны. Ей вспомнилось время студенческой практики в колхозе, сторож дед Тимофей. Он уснул, охраняя ферму, ему приснились немцы, дед открыл пальбу, и оказалось, что он пострелял доярок. На этом воспоминании Лариса Васильевна отключилась.
* * *
Дневное лекарство прекратило свое действие глубокой ночью. Лариса Васильевна умиротворенно скользила по кромке сна и яви, забавляясь тощими треугольниками заоконного света, дрожащими на стенах.
Внезапно приоткрылась дверь, и в палату крадучись вошел Борзов, а за ним – Анна Гавриловна. В руке Борзова вспыхнул лучик.
– Не шумите, Анна Гавриловна.
– Я стараюсь, дедушка. – Анна Гавриловна тащила за собой кровать-каталку.
– Спят? – Борзов мазнул фонариком по восковым лицам на подушках. Лариса Васильевна крепко сплющила веки, стараясь дышать ровно. Сон окончательно покинул ее.
– Как сурки. – Анна Гавриловна подкатила кровать к мальчику Ване.
– Помогайте же, Анна Гавриловна, – ухал Борзов, – возьмите за ноги… так… так… Подняли… Готово!
Опять проскрипела колесиками каталка, и все стихло.
Лариса Васильевна заскучала от непрошеной бодрости. «Попросить, что ли, димедрольчику, иначе не усну…» Лариса Васильевна осторожно, чтоб никого не разбудить, встала с постели и вышла в коридор. Точно моль в пустом рукаве, она брела вдоль темного коридора. Из-под одной двери пробивалась желтая полоска и почудились голоса Борзова и Анны Гавриловны. Для верности Лариса Васильевна прильнула глазом к замочной скважине.
* * *
Борзов, переодетый в ситцевую рубаху, портки и лапти, тренькал на гуслях, Анна Гавриловна, синюшная и страшная, гундосила:
- Видим в красках Страшный Суд,
- Где нас заживо сожгут…
На каталке метался в плену кошмаров мальчик Ваня.
Борзов вдруг закричал:
– Ванька, шельма, сейчас удавлю, сейчас в рот влезу! – и ужом вполз в Ванин рот. Мальчик только застонал, но не проснулся. Лариса Васильевна услышала, как Борзов сказал изнутри Вани ядовито и уверенно: – Все оторву! – Изо рта мальчика высунулась сухонькая лапка Борзова, которая передала Анне Гавриловне Ванину печень. Потом почки.
Ужас сковал горло Ларисы Васильевны. «Бежать из проклятой больницы», – мелькнула мысль.
Анна Гавриловна настороженно повела ноздрями, прищурилась. Ларисе Васильевне захотелось отскочить от двери, но не успела. Ей показалось, что Анна Гавриловна парализовала ее своим взглядом. Потом Анна Гавриловна раззявила клыкастый рот и пискнула запредельно высоко.
Лариса Васильевна оглянулась. Путь к отступлению перекрыл бравый гусар Сергей Модестович, похожий на мертвеца. С поводка его рвалась обульдожившаяся Акимовна, рычала и хищно облизывалась… Лариса Васильевна почувствовала под лопаткой боль укуса, разум в ней померк, и она рухнула в черноту.
* * *
Она очнулась. Марлевый потолок пустил перпендикуляры, стены окостенели, палата приобрела четкие геометрические формы куба. Где-то на дворе ударил колокол, и хор из сотни глоток грянул: «Преставился младенец Иоанн!»
Лариса Васильевна повернула голову. Над пустовавшей койкой дутым парусом возвышалась подушка…
– Выписали утром Ванечку. – В дребезжащем голосе соседки слышалась печаль.
63 
