– Откуда в вас такой дух консерватизма? Я отнюдь не собираюсь сбрасывать с пьедестала почета старую чугунную ванну – это непреходящая ценность. И все же у каждого времени есть свои материалы. Сегодня – час акрила.
– Мне эта актуальность до одного места. Понял? Цена какая?
– Самая доступная, – Павел Герасимович проворно шелестит страницами. – Рекомендую шведского производителя. Всего триста двадцать долларов. Чешская стальная ванна, она, конечно, дешевле, но и тепла не держит. Испанская весит, как грузовик, и стоит в два раза больше шведской. Кому это надо? А унитаз и бачок, так и быть, сэкономим, отечественные поставим…
– Паша!
– Унитаз-компакт «Пологи», производство Украина – Италия…
– Ты слышишь или нет? Ничего менять не будем, – категорично говорит Лидия Михайловна. – Только потолок перекрасишь.
– Пожалуйста, можно и покрасить… – сдается Павел Герасимович.
– Вот и не спорь со мной. У меня теперь одна цель: жизнь себе обеспечить. Мне, можно сказать, до пенсии все ничего осталось…
– Не наговаривайте на себя, Лидия Михайловна. Всем бы так в вашем возрасте выглядеть.
– Молчи уже, лисья морда! – она трескуче смеется. – И тебе не стыдно женщине о годах напоминать!
– Виноват, Лидия Михайловна, но я полагаю: все эти условности про возраст – чистой воды ханжество. Женщины должны быть во всем наравне с мужчинами.
– То, что ты известный демагог, я и так хорошо знаю. Заговоришь кого угодно. Ладно, Паша, – Лидия Михайловна смотрит на часы, – мне убегать через полчаса.
Они проходят через коридор во вторую комнату. Там двуспальный плюшевый диван с пролежнями на боках и спине, сервант из расслоившейся фанеры, за гранеными стеклами виднеются пагоды тарелок и супница, похожая на конский череп. Возле дивана – комод с отвалившейся дверцей, пара стульев и громоздкий обеденный стол.
Павел Герасимович глубоко втягивает носом воздух:
– Историей пахнет. Эпохой.
– А для меня, Паша, этот стол детством пахнет. Или Новым годом… – с подогревом в голосе говорит Лидия Михайловна. – Елочные игрушки, мандарины лежат на вате, шум, музыка. – Лидия Михайловна, задумавшись, теребит пуговицы на блузке. – Так. Вроде все обговорили…
– Ах ты, черт, совсем голова дырявая стала! Забыл спросить: входную дверь будем менять или старую обновим? Я к тому, что предпочтительнее из железа поставить. Живем, сами понимаете, в какое время…
– Умоляю, не сейчас, Паша, – морщится Лидия Михайловна. – Как по мне, так хватит того, что замки в комнатах врезали. Оставшиеся проблемы отложим до понедельника. А я и так кругом опоздала.
Из коридора доносится трескучая телефонная очередь.
– Ну? Что стоишь, как засватанный? Твои же бездельники, небось, звонят. Конечно, пятница, задаток получили! Самое оно пойти и надраться до чертиков, раз начальство трубку не поднимает!
Павел Герасимович, до этого убегавший всем телом, на секунду застывает:
– Между прочим, в моей бригаде не пьют!
Оставшись одна, Лидия Михайловна извлекает из комода и бросает на диван сложенную простыню, две разнокалиберных подушки, одеяло и полотенце. Она подбирает с пола тощий веник и несколькими энергичными взмахами загоняет видимый мусор под диван. Затем берет полотенце, идет в ванную комнату.
Павел Герасимович, в это время болтающий в коридоре, прикрывает трубку рукой и интимно шепчет Лидии Михайловне:
– Смеситель на ладан дышит…
Когда она возвращается с мокрым блеском на внутренней стороне ляжек, Павел Герасимович уже успевает расстелить постель и поставить на стол мутно-зеленую кеглю шампанского, два бокала и коробку с витиеватым пушкинским росчерком: «Ассорти».
Лидия Михайловна удивленно смотрит на сервированный стол:
– Это еще зачем? У меня на твои фокусы нет времени…
– Я извиняюсь, Лидия Михайловна, все кобелиные штуки можно и в кустах за пять минут провернуть. Да только для меня еще не пустой звук эстетика человеческих отношений. Сами себя обворовываем спешкой, суетой. Раз-раз, сунул, высунул, побежал. Кому это нужно? Половина всяких сексуальных расстройств от подобного безграмотного отношения к половой жизни. А так: сели, выпили, конфетами закусили, кровь разогрелась, желание проснулось – и всем хорошо.
Лидия Михайловна тянется рукой к коробке:
– Кто звонил, Паша? Твои?
– Мои архаровцы, – довольно кивает Павел Герасимович. Он ловко обдирает фольгу на бутылке.