На второй вещи я вполне освоился с клавиатурой. Я разогнался мелодией до такой скорости, пока она не стала контролироваться спиной. Как слепой, я вскинул голову. Зрение ушло из глаз, но наладился умственный контакт с воображаемым музыкантом из горба. Он подхватил мелодию, повел за руки, и залежи моей грустной жизни брызнули новыми звуками, потекли через пальцы на клавиши спинномозговой сонатой.
Я остановился, промокнул о штанины ладони. На балконе раздалось несколько хлопков.
Женщина, сидящая в комиссии, сказала: — Я не нашла вашей фамилии в списках.
В сущности, этим должно было кончиться. Я встал, мой скрюченный контур очевидно приняли за поклон, и на балконе снова зааплодировали. Я предпочел поскорее уйти, потому что и так удовлетворился.
Женщина крикнула мне в след: — Наверное, какая-то ошибка!
«Никакой ошибки», — полувслух, полумысленно ответил я, прибавил ходу и выскочил за дверь. К счастью, никто не выяснял у меня, как прошло выступление; провожаемый любопытными взглядами, я заспешил по коридору.
Я хорошо помнил обратную дорогу и уже почти улизнул, но на выходе меня окликнул властный мужской голос: — Глостер, подождите!
Я оглянулся. По центральной лестнице тяжелым галопом спускался крупный мужчина лет пятидесяти — один из тех, кто сидел за столом в зале.
Он подошел ко мне и первым делом сердито выпалил: — Что я, мальчик, за вами бегать!? — Глаза его под очками сверкнули колючими искрами.
В этот момент он окончательно разглядел меня и сказал на тон мягче: Ну, чего вы испугались? Вы неплохо играли и понравились комиссии. Вам задали обычный канцелярский вопрос, это совсем не значит, что надо срывать экзамен.
Я промолчал, привычно чувствуя, как ползет по моей круглой спине его жалостливый и удивленный взгляд.
— Что-то случилось? — спросил мой преследователь. — Вы передумали поступать? Нет? Тогда в чем дело?
— А какие документы нужны, чтобы поступить к вам? — спросил я.
У моего собеседника не только брови, но даже щеки изобразили глубокое удивление: — Вы не подавали документов?
— Нет, — удрученно признался я.
— Очень хорошо, — он снял на минуту очки и оглядел меня уже босыми и, наверное, поэтому беспомощными глазами. — Тогда зачем вы к нам пожаловали?
— Я только хотел поиграть на рояле, — выложил я свою аляповатую правду.
— Где вы раньше занимались?
— Нигде.
— Тогда с кем? Я имею ввиду, у кого вы учились?
— Ни у кого. Я сам научился.
— Изумительно, — мужчина деловито потер ладони. — Следующий вопрос: что вы играли? Шопена — не Шопена, Рахманинова — не Рахманинова.
— Не знаю, — поскольку действительно не представлял, что изобразил.
— Как же вы тогда играли?
— Передо мной ребята кучу вещей исполняли. Что-то запомнил, что-то придумал.
Мы продолжили разговор на улице. Мужчина сказал, что его зовут Валентин Валерьевич. Он размашисто разжег сигарету, затем посмотрел на часы и отмахнулся от них: — В двух словах — откуда вы приехали, в общем, коротко биографию.
Я рассказал про интернат, без бытовых подробностей — в основном, про старенькое пианино в каморке папы Игната. Чуть-чуть о нашем переезде в город. Я не скрыл подозрений общества о моей нормальности и с тем большей гордостью заверил, что не псих. Валентин Валерьевич сразу успокоил меня, что никогда бы так не подумал.
— А почему вы не подготовили какое-нибудь произведение конкретно? вдруг спросил он.
— Потому, что ничего конкретного я не разучивал, а играю только то, что когда-нибудь слышал и запомнил.
— По слуху?
— Да, а как еще можно…
— Без нот? — как бы уточняя нечто абсурдное, спросил Валентин Валерьевич.
Увы, я не знал нотной грамоты. Названия: до, ре, ми, фа были мне знакомы, но существовали без смыслового наполнения.
Валентин Валерьевич за секунду принял какое-то решение и сказал: — Вот что, Глостер, приходите через два дня прямо сюда, когда закончатся экзамены, — он протянул мне картонный прямоугольник. На нем я увидел крупные позолоченные строчки «Валентин Валерьевич» и «Декан».
— Здесь мой рабочий телефон, звоните, когда вздумается. Сегодня у нас что? Среда. Значит, в пятницу в десять утра я жду вас в своем кабинете. Спросите у вахтерши, как пройти. Договорились? Уверен, мы что-нибудь для вас сообразим. Кстати, — он достал из кармана блокнот, — как вас по батюшке?