Особенно,... 
58 
моё дело в стороне, я не глобальник, плёвывать на всё хочу! — разволновался я.
Полковник криво усмехнулся:
— Вот-вот, в Дахау… Кстати, а это что? — и с большим выражением (и, кажется, удовольствием) прочел по другой бумажке: — Губосиська!.. Задоляжка!.. Сукожопа!.. Это тоже лингвистика? Это что же такое?
— Конечно, сложные слова… сложность двух корней… продуктивитет 80… легко не дефинируется…
Полковник хлопнул по столу:
— Нет, это порнография! В чистом виде! Еще пару лет как минимум! Вы русский народ ругаться хотите учить! Вы подрывник!
Как ни отчаянно мне было, но тут стало смешно.
— Народ и так ругатель… профессор говорил…
— Это у вас что-то там де-фи-ни-ру-ет-ся!.. — с издевкой протянул он. — А тут у нас — по-простому: влепил пять лет — и порядок! Это надо же — ёбасрака!.. Да вы поэт! — Он вдруг как будто подобрел, а я подумал: «Что у него еще может быть?.. Гостиницу обыскали, видео видели, кассеты прослушали… Что еще выдумает?.. Всё это для суда — ничего… Да, но для нормального суда, а не для этого… Разбойная изба… Сидка… Стойка…»
Но я ошибся — никакой доброты не было. На стол легла нашивка, отобранная Кролей внизу (зловещее «G» свернулось угрюмым квадратным эмбрионом в круге):
— На это что скажете? Ничего вам не напоминает? Тут не надо туманить… опасно…
— Меня познакомили… Партия, национал-лингвисты, за чистый язык…
— Вот как? Кто же вас познакомил?
— Знакомый в Петербурге. — (Я не хотел называть его.) — Хотят глаголы реобразовать… Взносы, устав есть… В Интернете — страница. Декреты…
— Декреты? Всё разграбить? — Полковник вертел нашивку.
— Нет, облегчить, — ответил я, машинально подумав, что, раз он спрашивает, конверта с уставом и бумагами они, очевидно, не нашли — его я сунул в крышку чемодана, куда суют газеты и журналы.
А полковник примерял нашивку себе на рукав, на пиджачный карман.
Без стука, щелкнув ручкой (явно открыв дверь локтем), Кроля неумело, задрав плечи и горбясь, внес поднос с чаем и булочками и, потоптавшись, скрылся.
В этот момент где-то внутри полковника зазвонил мобильный. Он вытащил из глубин пиджака трубку, стал слушать. Лицо его преобразилось, он вскочил и, указав мне глазами на поднос — «берите», — быстро вышел в незаметную дверцу около шкафа (которой я раньше не видел) и продолжал говорить вполголоса, но я его хорошо слышал (у меня слух отличный):
— Где вы, объясни нормально… Сразу? Так быстро?.. А, по мобильному позвонил, прямо в банк… Столько? Не верю… На венский счёт? Подожди, сейчас посмотрю, проверю, подожди…
Он вбежал в кабинет, не отпуская плечом трубку от уха, что-то стал набирать на клавиатуре, не забыв мне бросить:
— Битте, геноссе! Ессен, тринкен! Брот! Буттер!
Я занялся бутербродом, вспомнив мужчину в Питере, который не знал, какое слово — масло, а какое — хлеб. А полковник, еще пару раз доблестно щелкнув клавишами, убежал в дверцу и сказал сдавленно:
— Да, есть сумма… И очень хорошая… Очень-очень хорошая! Это какое большое дело мы сделали!.. Сейчас его до дому довезите, извинитесь и скажите, что теперь всё разъяснено и у нас нет претензий.
Я мало что понимал, но был рад, что он в хорошем настроении, и взял еще одну булочку, о которых так хорошо рассказывал выпученный капитан — ватрушечка, пирожочки, пончички…
А полковник, вернувшись и запрятав трубку, был в радостном возбуждении: открывал-закрывал ящики, для чего-то ворошил папки в шкафу, танцевал пальцами по столу, качал головой и напевал «сулико… сулико».
Было что-то знакомое в этом слове, но я не мог вспомнить.
— Это? Это «Сулико», любимая песня Сталина. Он её напевал ночами, когда сидел у окна и смотрел в темноту. О, вот кто был настоящий magnus homo! А что, вы и такие вещи знаете? — заулыбался полковник. — Кто же этот ваш профессор? Где он, что он? — но я предпочел Вашего имени не открывать, сказал только, что вы большой учёный и давно в Германии, на что он заметил, что все хорошие специалисты уехали, одна бездарная сволочь осталась.
Потом он замолк, стал что-то обдумывать, глаза его перебегали с предмета на предмет. Пальцы дали пару па, он как бы очнулся:
— Битте, геноссе! Вы же голодны! На вашу долю только два пирожка и досталось, а?
— Спасибо. Пирожочки ел уже… Вчера солянка-поселянка… С пампульками… Очень нравится.
Полковник уточнил:
— Что нравится — русская кухня?
58 
