131 
— Теперь тебе легче?
— Да, — искренне ответила она. Бретт улыбнулся.
— Войдите, — позвал он. Вошел слуга:
— Дон Фелипе хочет вас видеть, сеньор Бретт.
— Садись, парень.
Бретт поморщился: только его отцу удавалось всего лишь парой слов или одним взглядом заставить его снова почувствовать себя двенадцатилетним.
На этот раз он решил не поддаваться на провокацию, заявив, что дон Фелипе выглядит лучше, чем до его отъезда. Цвет лица у него был более здоровый. Он сидел в своем кресле на колесах, укрытый до пояса одеялом.
— Здравствуйте, отец.
— Я удивлен, что ты вернулся, — без околичностей заявил дон Фелипе.
Бретт присел на стул, изумляясь, что не испытывает никакого смущения.
— Что случилось?
— Простите?
— Не разыгрывай передо мной дурачка, парень. Может, ноги у меня и не действуют, но со слухом и прочим у меня все в порядке. Твоя жена сбежала с Диего. Теперь Диего мертв. Это ты его убил?
Бретт еле сдержался, чтобы не вспылить. Он открыл было рот, чтобы рассказать дону Фелипе про горного льва.
— И нечего рассказывать мне басни про то, как Диего заслонил твою красотку-жену от горного льва. И тебе и мне отлично известно, что Диего был трусом, а вовсе не героем.
Бретт стиснул зубы.
— В данном случае, — проговорил он очень спокойно, довольный своим тоном, — Диего действительно вел себя по-геройски. — Он почти задохнулся от этой лжи.
— Ба! И вообще, с чего бы это она сбежала с ним? Разве ты не можешь достаточно удовлетворить свою жену, чтобы ей не пришлось убегать? — Он насмешливо улыбнулся,
Бретт встал.
— Не смей уходить, — приказал дон Фелипе.
Бретт медленно повернулся к нему.
— Я сам знаю, — продолжал дон Фелипе. — Во всяком случае догадываюсь. Этот мой трусливый племянник попытался взять ее силой, верно? Для него это был единственный способ насладиться женщиной. Да, я знаю. Или ты думаешь, что я не осведомлен о том, что происходит в этом доме? Но твоя жена не просто какая-то женщина. Она стала защищаться. Так?
Бретт не мог выговорить ни слова. Это просто немыслимо. И всегда было так. У старика могучий ум, в этом ему не откажешь. Он всегда все знал.
— Или это ты его убил? Он ее изнасиловал? Если так, то ты правильно сделал.
— Нет, у него ничего не вышло.
— Она убила его?
— Пытаясь защититься.
Дон Фелипе кивнул:
— Подходящий конец для труса, как ты думаешь?
— Я не хочу, чтобы Эммануэль знал правду, — сказал Бретт.
— Я тоже. — Потом он рассмеялся: — Вполне возможно, что Диего вовсе не его отпрыск, но, поскольку он всегда отказывался видеть то, что творилось у него под носом, нет никакого смысла шокировать его теперь.
— Вы очень добры, — сухо произнес Бретт.
— Она беременна?
— Что?
— Когда у меня будет внук? Бретт не находил слов.
— Так зачем же ты вернулся? Чтобы привезти «печальные» новости?
— Да. Но главным образом из-за Сторм. Это она настояла. — Бретт помолчал, глядя на отца. — У нее появилась дурацкая мысль, что мне требуется некоторое время побыть в лоне семьи, поставить все на свои места.
Дон Фелипе усмехнулся:
— Дьявольски умная женщина. Бретт приподнял бровь:
— Но, отец, она ведь не калифорнио.
— Как и твоя мать.
— Я не выбирал себе родителей.
— Верно. Но, как ни странно, ты оказался лучшим из всех.
Бретт ушам своим не верил.
— Может, мне все это чудится?
— Не зазнавайся. Учти, что «все» — это только ты и эти твои извращенные кузены.
Внезапно Бретт рассмеялся:
— Спасибо. Простите меня, я было подумал, что меня похвалили.
— Похвалили? Похвала нужна только слабым и мертвым.
— Да, конечно, как это глупо с моей стороны. — Бретт не сводил взгляда со старика. Впервые в жизни он не испытывал ненависти к отцу. Он ощущал нечто совсем иное, нечто чужеродное и неописуемое. — Вы ошибаетесь, — наконец сказал он.
Дон приподнял бровь.
— Хвалить надо тех, кто это заслужил, и тех, кто в этом нуждается.
Дон Фелипе рассмеялся:
— Что, ты все еще злишься, что я не баловал тебя в детстве? По крайней мере из тебя не вышел слабак.
— Черт побери, — воскликнул Бретт, осознав, что только что получил от старика комплимент, возможно первый и последний в своей жизни, и с удивлением понял, что ему это безразлично.
— Когда ты уезжаешь?
— Как можно скорее, — ответил Бретт, глядя на сморщенного мужчину в кресле, и его охватила жалость. К этому мужчине. К этому старому, иссохшему мужчине, который считал, что воспитать настоящую личность можно только жестоким обращением.
131 
