8 
– Нет.
– У него тоже кое-какие связи имеются, и ему мое начальство обещало устроить встречу со Ступиным. Он сидит и ждет, когда я его приглашу. Но я решил, что сначала лучше тебе поговорить со Ступиным, а уж потом я пущу к нему Соболева.
– А может, пусть все-таки Соболев с ним сейчас встретится, скажет, кто занимается расследованием, связанным с убийством его жены, назовет наши имена, а затем появлюсь я…
– Хочешь, чтобы он подготовил Ступина?
– Да.
– Как скажешь. Я и сам об этом подумал. Но тогда тебе придется сначала поговорить с Соболевым. Мы же не знаем, с чем он пришел…
Соболев сидел в конце коридора на жестком стуле и разгадывал кроссворд. В последнее время он каждое утро покупал новые кроссворды – слишком уж много ему приходилось повсюду ждать. И у стоматолога, и у адвоката, которого он нанял для Ступина на всякий случай, немного растерявшись и не зная, правильно ли он поступил, и у разного рода чиновников, с которыми ему необходимо было встретиться, чтобы получить разрешение на открытие картинной галереи, где он планировал выставлять и продавать работы местных художников. Теперь вот он уже почти два часа сидел в ожидании, что его примет Корнилов, хотя вопрос о встрече со Ступиным как будто бы уже решился, и он получил на это разрешение у руководства Виктора Львовича. Кроссворд был идиотским, бездарным, слова кочевали с одной страницы на другую, что вызывало раздражение. Андрей чувствовал, что тупеет с каждым новым разгаданным словом, но и оторваться от него уже не мог – разглядывать ровную коричневую стену казалось ему настоящей пыткой. Когда же он увидел стремительно приближающуюся к кабинету Корнилова девицу в джинсах и куртке и вспомнил, где он ее видел, ему стало немного легче. Машина заработала, подумалось ему. Он был уверен, что девушка из агентства пришла к Корнилову именно по его делу и теперь ему, Соболеву, остается только ждать результатов. Можно, в сущности, самоустраниться и вообще уехать из города, чтобы немного прийти в себя. То есть побыть несколько дней эгоистом, подумать о себе, о своем здоровье, наконец, ведь смерть Дины оглушила его, ослепила, вызвала губительное для его нервной системы чувство вины перед ней. Но Ступин сидел в камере, а это означало, что пока он там, Андрей не имеет права самоустраняться. Правда, по большому счету, убили жену Ступина, а не невесту Соболева. Да, с какой стороны ни посмотри, в первую очередь Дина была все-таки женой его друга…
Мысли о том, что Ступин не выдержал и пристрелил свою жену из ревности, конечно, были. Но, рассуждал Андрей, если он хотел ее убить, то разве стал бы это делать явно, прямо в подъезде, зная, что выстрел будет непременно услышан кем-то из соседей? Он же трезвомыслящий и вообще очень умный человек. Но тогда становится непонятным, почему же он не отпускал Дину и продолжал жить с ней, зная, что она изменяет ему с Соболевым и собирается уходить к нему? Интересно, как она объясняла ему свое желание жить у матери… И все же Николай все знал, знал – Соболев сам, напившись с другом (возможно, тогда уже с бывшим другом) коньяку, рассказал ему о своих чувствах к Дине. Почему же тогда Николай терпел измену жены и не предпринимал ничего, чтобы положить этому конец? На что он рассчитывал? Надеялся, что она передумает, или же ему было просто не до нее? Зная характер Ступина, можно предположить и первое и второе.
Девушка из агентства пробыла у Корнилова в кабинете недолго. Вышла, и Соболев окликнул ее:
– Подождите!
– Андрей Ильич, а я к вам… Мне надо с вами поговорить… Сначала я напомню вам, что меня зовут Таня, Таня Бескровная. Так вот, я знаю, зачем вы пришли сюда, а вы, верно, догадываетесь, зачем сюда приехала я. Так вот. Ваш друг Ступин молчит. Вы должны заставить его заговорить и объяснить, что убийством его жены занимается наше агентство, заодно назвать мое имя, то есть подготовить его к встрече со мной. Объясните ему, что молчание может обернуться против него, если мы вовремя не предпримем каких-то шагов, направленных на то, чтобы как можно скорее найти убийцу Ступиной. Тем более что у него, как я понимаю, нет алиби. В момент убийства он находился в квартире, то есть в нескольких шагах от жены…
Андрей сказал, что все понял, и они некоторое время сидели молча, думая каждый о своем. Таня вспомнила, что не убрала свою пижаму в ящик для белья, тем самым нарушив порядок, установившийся в спальне Виталия, у которого она время от времени жила. Понимая, что людей надо принимать такими, какие они есть, Таня тем не менее не могла привыкнуть к тому, что ее жених просто помешан на порядке, что бумаги на его письменном столе сложены ровными стопками, старинная сахарница немецкого фарфора должна стоять исключительно на маленькой полке прямо над столом, а покрытый золотом заварочный чайник неизвестного происхождения – в буфете, за стеклянной дверцей. «Если у тебя беспорядок в голове, это отразится на том, как выглядит твоя комната… Если вещи раскиданы, значит, и мозги у тебя работают хаотично, беспорядочно, выдавая несуразные идеи и управляя так же бессистемно твоими действиями…» Какой же он смешной, этот Минкин, но в то же время очень милый, нежный, как выросший в любви и ласке кот. Таня улыбнулась, вспоминая Виталия, их совместный долгий завтрак и молочные усы на смуглой коже Минкина…
8 
