– А разве женщины, что сидят дома с грудными детьми, не считаются людьми? Откуда у мужчин такое пренебрежительное отношение к нам?
– Не надо зацикливаться на ребенке, жизнь дается один раз, чтобы тебя клинило лишь на мокром, орущем комке, и, кроме того, не забывай, что мужчины – это не женщины, и у них нет такого ярко выраженного материнского, вернее, отцовского инстинкта, как у вас.
– Ты предлагаешь мне побыть мужчиной?
– Я предлагаю тебе быть женщиной, но не лишенной определенных мужских качеств, вот и все. И мужчины к тебе потянутся… – Он засмеялся собственной шутке.
Но ведь твоя Юля нигде не работает и сидит с ребенком, а вы, мужики, все по ней с ума сходите, хотела сказать Женя, но промолчала, чтобы не унизить себя теперь уже в глазах Крымова. Ей вдруг показалось, что утром в ее постели был другой мужчина, что она изменила Шубину не с Крымовым, а с каким-то посторонним мужчиной. Она не могла сделать это с лучшим другом своего мужа… вот и сейчас, когда дрожь в ее теле утихла, она разговаривала с Крымовым уже не как его любовница, а просто как Женя Жукова, жена Шубина.
– Ты возле дома Ступина?
– Да.
– Я сейчас приеду за тобой.
Она не успела ему ничего ответить – Крымов отключил свой телефон.
В ожидании Крымова Женя старалась не думать ни о ком, кроме Ступина. Она пыталась заставить себя разрабатывать версии случившегося, но у нее было слишком мало информации, касающейся убитой, чтобы строить планы дальнейших действий. А Крымов между тем уже успел все просчитать и даже написал имя убийцы… Кто же убил Дину Ступину и, главное, за что? Мысли лениво кружились в голове…
Она задремала и, как ей показалось, тотчас проснулась – кто-то постучал в стекло. Она открыла глаза и увидела очень близко бледное лицо. Знакомое лицо. Лицо, при виде которого кровь должна была забурлить в ее теле, разбежаться и, перемахнув все условные барьеры, устремиться от сердца вниз, затопить горячим теплом живот…
Крымов открыл дверцу машины, сел рядом и потянулся к Жене губами, поцеловал долгим, нежным поцелуем. Он целовал ее, а она представляла на своем месте счастливую соперницу – Земцову. Счастье улыбалось Юле отовсюду: из сердцевины прогретой солнцем розы в саду парижского предместья, из круглой лупы, лежащей на письменном, красного дерева столе Патрика Дюваля, из смеющихся светлых глаз прелестной Машеньки, из складок шелкового белья, разбросанного по их с Дювалем супружеской кровати, и из сладких чувственных крымовских губ… О Шубине Женя сейчас старалась не думать – Земцова хоть и не была с ним счастлива, зато одаривала этим счастьем самого Шубина.
Она чуть не задохнулась от долгого поцелуя и теперь сидела, поправляя волосы и облизывая влажные губы. Куртка распахнулась, под ней предательски расстегнулась шерстяная кофта, показывая розовую полоску простого белья. Не так должна одеваться любовница Крымова. Тело ее должно свободно дышать, облепленное шелковистыми и прозрачными лепестками черного или красного возбуждающего белья. Она это учтет, обязательно учтет, тем более что такое белье должно понравиться не только Крымову, но и тому мужчине, который займет его место сразу после того, как он снова (в который уже раз!) вернется к своей ненаглядной Земцовой. А вот Женя Жукова, в отличие от своего тезки, к Шубину не вернется. Никогда. И не станет терпеть его выходки даже ради Сани.
– Ты не знаешь, Шубин не прочел записку, что я ему написал?
– Ты о чем? – не сразу поняла Женя.
– Я же сообщил ему имя убийцы… – Крымов достал сигарету и закурил.
– Ты что, Игоря не знаешь? Пока сам не найдет, ни за что не заглянет в ту бумажку. Он же гордый. К тому же не верит, что ты можешь знать, кто убил Ступину.
– Это почему же?
– Да хотя бы потому, что дело, как он считает, новое, и его просто невозможно вот так быстро раскрутить… Да ты и сам знаешь, что твоя записка – просто шпилька, шило, перочинный ножик, которым ты хотел подколоть самолюбивого Шубина, но только не информация о живом убийце…
– А кто тебе сказал, что он жив? – неожиданно проговорил Крымов. И в этот самый момент у Жени замурлыкал телефон.
– Слушаю… – На этот раз это был Игорь.
– Значит, так, – заговорил он быстро, раздраженно, проглатывая слова, тем самым не давая ей вставить ни слова. Женя словно видела перед собой его красное от возбуждения и злости лицо. – Ты можешь думать обо мне все что угодно, но твой выход на работу – это бессмыслица… Что ты хотела этим доказать? Что ты в состоянии работать? Что вместо того, чтобы заниматься нашим сыном, ты теперь будешь торчать под окнами Ступина и выслеживать неизвестно кого, в то время как в нашей квартире поселится и станет черт знает как воспитывать нашего ребенка совершенно чужая баба?! Какая ты мать, если можешь вот так легко бросить Саню? Ты что, хочешь, чтобы я оставил работу и воспитывал его? Чтобы кормил, менял памперсы, укладывал в постель, пел ему колыбельную песню? Я могу еще понять, что ты переспала с Крымовым, с ним уже весь город переспал… Ему неважно, кого уложить в койку, в сущности, я сам виноват в этом… Но на Сане это никак не должно было отразиться. Приводи к себе кого угодно, но только возвращайся домой. Ты все равно ничего не сможешь сделать в агентстве путного уже только потому, что ненавидишь меня, и вся твоя работа будет сводиться к доказыванию мне, что ты – великая сыщица, каких свет не видывал… Это смешно, по меньшей мере… Да, я виноват, что не сразу разобрался в своих чувствах, я действительно думал, что люблю тебя, но я, видимо, не был готов к ребенку, к семье… Я хотел, понимаешь, хотел, чтобы у нас все получилось, но не вышло… Возвращайся домой, очень тебя прошу. Я закрою глаза на все твои похождения, даже если ты приведешь в нашу спальню целый батальон…