32 
— Сливки?
— Молоко, — отозвалась Лили, чувствуя, что должна поддержать эту еще незнакомую ей девушку. — Ты ведь ее брат, Сантьяго, не хозяин. У тебя нет права решать за Анжелику, что для нее будет лучше.
— Она молода.
— И она женщина, да?
— Даже будучи женщиной, Анжелика может изменить свое мнение до того, как все это превратится в проблему.
— По-твоему, все женщины капризны и фривольны?
— Ты ведь не ждешь от меня ответа на этот вопрос? — усмехнулся Сантьяго.
— Тебе и не нужно отвечать. Я знаю, что ты думаешь, — парировала девушка. — Ты просто старомодный шовинист.
— Если бы ты действительно знала, о чем я думаю, то не говорила бы так, — процедил Сантьяго.
Лили во все глаза смотрела на него. Ей было совершенно ясно, что своими словами она задела Сантьяго за живое. Но внезапно его взгляд и голос смягчились.
— Давай не будем спорить, — примирительно сказал он. — Анжелике прекрасно известно, что я желаю ей добра.
— Так говорят все деспоты. Не хотела бы я иметь такого брата, как ты!
— Я тоже рад, что мы с тобой не брат и сестра. — Сантьяго как-то странно взглянул на нее. — Но если бы у тебя был такой брат, возможно, он уберег бы тебя от решения выйти замуж за того ужасного типа, твоего бывшего мужа. Ты ведь была тогда ненамного старше Анжелики.
Лили не очень-то стремилась выходить замуж за Гордона, но на этом настаивала ее бабушка. «Если ты будешь тянуть время, разыгрывая из себя недоступную невинность, — говорила пожилая леди, — ты его упустишь. Он может заполучить любую девушку, какую только захочет».
— А ты совсем ничего не знаешь о молоденьких девушках, так?
— Зато я знаю кое-что о мужчинах, которые охотятся на молоденьких девушек.
— Гордон не охотился на меня.
— Ты до сих пор его защищаешь! — рявкнул Сантьяго.
Лили в изумлении смотрела на него, пока он сыпал ругательствами на своем родном языке. Останавливать его она не решилась.
— Женщины такие глупые! — заключил он, успокоившись.
Лили поняла, что Сантьяго имеет в виду ее. И не стала оправдываться, уведя разговор в более безопасное направление:
— У молодежи очень силен дух противоречия. Неужели ты забыл, что сам был подростком? Почему ты не хочешь поддержать решение сестры?
Сантьяго уставился на Лили как на сумасшедшую.
— Думаешь, я должен спокойно сидеть и смотреть, как Анжелика рушит свою жизнь?
— Может, тебе обратиться к психологу?
— Причем здесь психолог! Я просто честно излагаю свои идеи и мысли.
Лили смотрела на чувственные губы Сантьяго и думала: «Если я признаюсь тебе, о чем сейчас мечтаю, ты убежишь подальше отсюда. Или нет?»
Покраснев, девушка опустила глаза. Сантьяго заметил, как она спряталась за вазой с цветами, стоящей на столе.
— Ты была мятежным подростком, Лили?
— Мятежным? Я? Нет.
— Вот и Анжелика такая же. — Сантьяго подвинул к Лили тарелку с пирожными. — Ешь. Это шоколад.
— Ммм, — она зажмурилась от удовольствия. — Некоторые женщины предпочитают шоколад сексу. Теперь я понимаю, почему. А как насчет тебя, Сантьяго?
— Я предпочитаю секс, — отодвинув свою тарелку, заявил он. — Кроме того, я не сладкоежка.
— Значит, ты собираешься просто сидеть и смотреть на меня?
— Точно, — согласился Сантьяго. — Мне нравится наблюдать за тобой.
От этой фразы Лили стало не по себе. Она даже пронесла ложку мимо рта.
— Ты рассеянная. Все еще переживаешь из-за моей сестры? — спросил он, чувствуя, что хотел бы оказаться на месте этого шоколадного десерта. — Как я уже сказал, она может изменить свое мнение, и тогда мое вмешательство не потребуется.
— Очень вкусный десерт, — улыбнулась Лили, не желая развивать эту тему.
— Меня удивило, что ты так легко согласилась пойти со мной сюда.
— Мне нравится удивлять.
— И все же, Лили, почему ты пришла? — испытующе глядя на нее, спросил Сантьяго.
— Ты попросил меня, — напомнила ему девушка, испытывая почти непреодолимое желание прикоснуться к нему.
— Обычно этого достаточно, чтобы ты сделала все наоборот. Твое поведение заставляет меня нервничать.
Лили окинула взглядом его лицо. Сантьяго не выглядел так, будто нервничал. Он выглядел чертовски сексуально. Неожиданно Лили захотелось плакать. Она опустила ресницы и произнесла почти шепотом:
— Это ведь что-то вроде прощания, правда?
— Разве?
32 
