124 
И тут я поняла, что в холле не хватает Мардж. Она появилась через несколько минут, держа в руках садовую лопату. Сердце мое сжалось. Инспектор сделал знак Крымову следовать за ним, и они направились к двери, ведущей в сад. Юля взяла меня за руку:
– Пойдем, Лора. Мне жаль, но сегодня очень трудный для тебя день. Но ты должна знать одно – он не виноват. Как не виновата и ты. Это лишь стечение обстоятельств. Судьба, если хочешь.
И мы вышли в сад. Целая группа людей, включая полицейских, Арчи, меня с Земцовой и Мардж, двинулась как раз к тому месту, которое мне однажды показала Джейн. В тот момент, когда она показывала мне это место в саду, в ее руках был конверт с нарисованной на нем девушкой с рыжими волосами. Только вместо румянца на щеках девушки были синие пятна. И еще: Джейн ведь явно тогда несколько раз произнесла имя «Арчи».
Остановившись на дорожке, выложенной каменными плитами, инспектор приказал Мардж отдать лопату полицейскому, который тотчас поддел одну плиту и с трудом отодвинул ее в сторону. Затем инспектор что-то сказал Мардж, и та принесла большой садовый фонарь. Крымов, подошедший к нам с Юлей сзади, прошептал:
– Фред Вули утверждает, что Арчи ударил эту женщину лопатой по голове, после чего она умерла, и он закопал ее вот здесь.
Я повернулась к нему:
– Вы видели этого Фреда?
– Нет. Сейчас он занимается похоронами матери… Он ненавидит Вудза и ослеплен своим горем. Я думаю, что весь этот спектакль Грэйвз затеял исключительно для очистки совести.
И тут я услышала то, что едва не лишило меня чувств.
– Лора, постарайся взять себя в руки… – сказала Земцова и обняла меня так, чтобы я не смогла повернуть голову в ту сторону, где сейчас раскапывали дорожку. – Слушай внимательно и постарайся понять. Твоя мать, Мария Захарова, которую здесь все знали как Мэй, была тут пять лет тому назад. Она приехала к Вудзу, чтобы тот помог ей вылечиться. Она много пила в последнее время… Словом, она была совершенно невменяема, когда сцепилась здесь, в саду, вот на этом, вероятно, месте с Эдит… Произошла крупная ссора со взаимными оскорблениями. Эдит ненавидела твою мать по многим причинам. Так вот… – Она говорила все тише и тише, чтобы ее никто, кроме меня, не услышал. – Когда Вудз пошел в дом за спиртным, чтобы немного выпить и успокоиться, он не мог знать, что произойдет… Словом, Мэй оступилась, упала навзничь на эти самые плиты, ударилась головой и умерла… Когда Вудз вернулся, Эдит была сама не своя… И они… они скрыли ее смерть, понимаешь? Все это чудовищно, но пойми, в каком положении теперь находится Вудз! Эдит шантажировала его все это время и в любую минуту готова была свалить все на него… Так что у него была тоже тайна…
Я почувствовала, как тело мое становится бесчувственным, я стала глохнуть. Во рту появился привкус снега или арбуза, и, если бы не Крымов, который подхватил меня, я рухнула бы на каменные плиты не хуже своей матери. Земцова похлопала меня по щекам и усадила на стоявшую неподалеку от того места, где орудовал лопатой полицейский, скамью.
Остальное я помню уже смутно. Сначала я слышала лишь скрежет металла о каменные плиты и землю. Потом все, кто находился рядом со мной, сгрудились вокруг небольшого углубления в земле. Инспектор Грэйвз опустил пониже садовый фонарь, и в его свете все увидели показавшиеся из-под земли ярко-рыжие пряди волос…
Глава 21
Левин с Зиной вернулись к столу праздновать день рождения Харыбина. Шубин, бросив взгляд на обоих, понял, что что-то случилось, но тоже не подал виду. Так, переглядываясь, троица делала вид, что веселится, но каждый в душе чувствовал, что Харыбин своим присутствием мешает им. И это было в какой-то мере несправедливо, ведь именно благодаря Харыбину удалось собрать такое количество материала по делу Лоры Захаровой. Что касается Зины, то она чисто интуитивно почувствовала в Харыбине чужого. И как бы он ни пытался за ней ухаживать, она не могла заставить себя ответить на его ухаживания взаимностью. Ей нравился Левин, и, думая о нем, о том, как ей было хорошо с ним там, в передней, когда она подошла к нему так близко, что едва не касалась его своей грудью, ей становилось невыносимо при мысли, что этот мужчина никогда не будет принадлежать ей. Левин не был тем мужчиной, который мог привести в трепет любую женщину. Он был слишком мягок, слишком впечатлителен, слишком слаб духом, чтобы называться мужественным мужчиной. Но от него исходило такое мощное мужское обаяние и нежность, что у Зины дух захватывало, когда она представляла себя в его объятиях. Даже голос его возбуждал ее, и ей хотелось слушать и слушать его.
124 
