22

Чаплин пожалел, что не надел шляпу, сыпал снег, было морозно, холодно. Он приехал вовремя: гроб уже вынесли и поставили на табуреты, возле подъезда толпился народ, в основном, как он понял по наброшенным на плечи курткам и шубам, соседи, которые вывалились из своих теплых нор из любопытства и, уж конечно, не собирались ехать на кладбище… Все происходило быстро, служащие похоронной фирмы прикрыли гроб и проворно внесли его в автобус, где расселись и немногочисленные провожающие: молодая женщина в черной шляпке-таблетке на голове, беспрестанно рыдающая и то и дело сморкающаяся в большой мужской платок; удивительно красивая пара – элегантно одетый молодой человек с непроницаемым лицом, поддерживающий закутанную в меха и явно скрывающую под черными очками свое маленькое белое лицо женщину в черной шелковой косынке; нарядная, в черно-красном, молодая дама с утиным носиком, пунцовыми губами и едва заметным шрамом на подбородке – Надя… Чаплин, придав своему лицу скорбное выражение, поместился там же. Два парня из похоронной конторы, о чем-то поговорив с водителем, сели в потрепанную «Ладу» и уехали.

– Там, на кладбище, работают другие… – пояснил водитель.

Надя успела занять самое удобное место рядом с водителем, женщина в «таблетке» сидела в изголовье гроба, и так получилось, что пара, мужчина с женщиной, оказались по правую руку от Чаплина, а потому даже тех нескольких фраз, что они произнесли чрезвычайно тихо, обращаясь друг к другу, вполне хватило, чтобы Игорь понял: кто-то, должно быть, та самая женщина, что сидела в изголовье, чуть ли не обнявшись с гробом, прикарманила деньги, полагающиеся (выданные, подаренные ей кем-то) на похороны: уж слишком дешевый гроб, да и кладбище Раевское не из близких…

Слишком мало было людей, пожелавших проводить Викторию Истомину в последний путь, чтобы ошибиться в распределении ролей собравшихся в этом катафалке. Если предположить, что женщина, обнимавшая гроб и организовавшая похороны, ее близкая родственница, решившая по своему усмотрению потратить выделенные ей покровительствующими людьми деньги, а попросту присвоить их себе (что свидетельствует, скорее всего, о непричастности этой бедно одетой дамы к циничному бизнесу покойной), а мадам со шрамом – небезызвестная Надя, то получается, что женщина, закутанная в меха и скрывающая свое лицо под очками, – та самая хозяйка Истоминой… А кто этот молодой человек, который смотрит на нее влюбленными глазами? Любовник? Скорее всего. Мужья так не смотрят…

– Вы тоже знали Викторию? – вдруг обратилась к Чаплину «родственница», предварительно шумно высморкавшись и вздохнув чуть ли не со стоном. – Я вас прежде никогда не видела…

Чаплин ничего не ответил, только вжался в спинку сиденья и отвернулся к окну.

– Нет, вы можете, конечно, не отвечать… И спасибо, что пришли. Сейчас все такие занятые, никто не смог приехать, у всех работа, проблемы… Я не ожидала, что у Вики так мало знакомых и друзей…

– А вас зовут Надя? – вдруг подала голос дама в мехах, громким и сильным голосом обращаясь к нарядной женщине, сидящей возле водителя.

– А вам-то что?

– Поговорить надо…

– Может, вам и надо, а мне не надо… И вообще нашли, где затеять разговор…

– Разговор для вас может быть очень даже полезным, – продолжала невозмутимо дама. – Так что советую вам после похорон проехать к Лере, пообедаем вместе, там все и обсудим…

До кладбища ехали долго, все молчали, Чаплин заснул. А когда проснулся, понял, что прибыли на место. Неожиданно выглянуло солнце, заискрился снег на комьях черной земли возле вырытой могилы…

Церемония прощания прошла еще быстрее, чем возле дома, словно все желали поскорее покинуть это мрачное место. Когда дама в мехах неожиданно расплакалась и, сняв очки, промокнула глаза платочком, Надя словно очнулась, оглянулась на кладбищенские кресты, перекрестилась и шумно вздохнула.

  53