22 
Придя домой, он понял, что там недавно побывали уборщики. Кругом ни пылинки, ни одной разбросанной вещи. Когда появится ребенок, все будет по-другому. Понадобится место для игрушек, кроватки…
С ребенком ему тут жить нельзя. Даже если она откажется выйти за него замуж, он будет брать малыша к себе, а в этом доме такое не разрешается. Но просто брать к себе малыша на какое-то время он не согласен. Ребенок должен жить с ним всегда. Он хочет воспитывать его так, как самого его никогда не воспитывали.
Зазвонил телефон. Клаудия. Он почувствовал облегчение, смешанное с надеждой.
— Джо, я… если ты действительно хочешь поехать со мной за покупками, я не возражаю.
Хорошо. — Сейчас не время спрашивать ее, почему она передумала. Надо просто принимать ее решение как подарок. — Во сколько за тобой заехать?
— Как насчет двенадцати?
— Может быть, ты приедешь ко мне? Я закажу рогалики и кофе.
— Ты не… Хорошо.
— У тебя есть мой адрес? — спросил он.
Адрес у нее был, и на следующее утро, когда она подошла к двери, он встретил ее у порога.
— Ты выглядишь как-то… иначе, — сказал Джо, не в силах отвести взгляд от ее облегающего голубого свитера и обтягивающих бедра джинсов. Он всегда видел ее только в деловом костюме. И тогда, в Коста-Рике, он вспоминал о ней, одетой именно так. Консервативные темные тона и безукоризненный покрой.
Он сам удивился, что до вчерашнего вечера не замечал, какая у нее грудь. А сейчас не мог оторвать от нее глаз. Возможно, дело все в тех же деловых костюмах, которые выглядят как униформа? А может быть, беременность превратила ее в спелый персик? Безусловно, в памяти осталась та ночь в офисе, когда она сбросила с себя красное рождественское платье, но это был скорее сон, а не реальность.
— Я чувствую иначе, — улыбнулась в ответ Клаудия. — Сегодня я себя чувствую хорошо. — И действительно, на ее щеках играл румянец.
— Думаю, мне не надо спрашивать, почему ты передумала.
— Не надо, — ответила она.
После его возвращения из Коста-Рики в ней произошли изменения, связанные не только с грудью. Изменилось ее отношение к нему. Раньше последнее слово всегда оставалось за ним. Теперь нет. Она решает все вопросы и в отношении ребенка, и в отношении его планов.
Он разложил на столе еду и соки и с наслаждением смотрел, как она ест и пьет.
— Ты так смотришь на меня, — сказала она, намазывая мягким сыром второй рогалик. — Я знаю, что скоро буду весить двести фунтов, но я так хочу есть.
— Да хоть триста фунтов, мне все равно, — ответил он. — Я все еще хочу жениться на тебе. Сейчас.
Клаудия отложила рогалик и посмотрела на него.
— Извини, — сказал Джо. — Я забыл. Я не собирался больше об этом говорить. Во всяком случае, сегодня.
— Хорошее здесь место, сказала она после долгой паузы, оглядывая светлые стены и высокие потолки. — Но почему у тебя нет никаких картин?
— Есть. В гостиной висит копия Шагала.
— Я имею в виду какие-нибудь фотографии. Может, твоей семьи.
— Моих родителей? Ты хочешь посмотреть фотографии моих родителей?
— Просто интересно, — ответила Клаудия. Она понятия не имела, что растревожила осиное гнездо.
— Однажды ты спросила, почему я каждый раз перестаю встречаться с женщиной, как только замечаю к себе интерес.
— Забудь об этом, — ответила она. — Это не мое дело.
— Ты рассказала мне о своих родителях, теперь я расскажу о своих.
— Это необязательно. — Она не хотела знать о Джо больше того, что уже знала. Не хотела втягиваться еще больше. Ей хотелось верить, что он вылупился из яйца, уже одетый в костюм-тройку, итальянские ботинки и дорогие рубашки.
— Ребенком я был просто исчадие ада, — сказал он. — По крайней мере они меня всегда так называли.
— Кто, твои родители? — спросила она, широко открыв от удивления глаза.
— Они, учителя, а также директор пансиона, куда они меня отправили в десятилетнем возрасте.
— Так рано! — прошептала она. Вот и началось. Против ее воли перед ней возник образ десятилетнего Джо, маленького одинокого мальчика.
— Да, рано, но они чувствовали, что со мной трудно справиться. Так это и было на самом деле.
— Но они не могли…
— Попробовать что-то другое, менее радикальное? Думаю, что могли. Не знаю что, но… Во всяком случае, больше я с ними не жил. А летом меня отправляли в лагерь.
Клаудия уже не могла сдерживаться, из глаз потекли слезы. Она приписала это состояние нарушению гормональной деятельности.
22 
