Особенно,... 
118 
Боль
Часто думаю о боли, и о моральной, и о физической – одна легко переходит в другую. Я многое знаю об энергии преодоления и о радости последующего покоя и об удовольствии причинения боли.
Лучшая игра всех времён и народов – мучить женщин, и наиболее удобным инструментом является мужчина. По прошествии многих лет могу признаться, что я несколько раз использовала мужчин, чтобы добраться до задевших меня женщин. Это один из самых простых и в то же время сбивающих с толку трюков: он не подозревает, что у вас отношения не с ним, а с нею; она не подозревает о том же; поэтому оба хронически «смотрят не туда», не понимая толком, что происходит. В самом деле, мужчины самодовольны, а женщины зашорены, им сложно вообразить, что бывает другая цель, кроме как «захватить самца». А всего-то и надо: допустить, что мужчина тут – не приз и даже не поле битвы, а, скажем так, лобное место или орудие боли.
Это было великолепное, но несколько растлевающее развлечение, и теперь я, конечно, раскаиваюсь.
Возвращаясь: боль – почти самое яркое переживание, которое доступно в юности. Она даёт силу и остроту ощущений, к которым легко привыкнуть. Многие люди, приученные к страданиям, не могут отказаться от них и в зрелости, когда остаётся гораздо меньше сил и естественной красоты (ведь боль безобразна, поэтому эстетичны в ней только юные существа), и очень быстро гибнут.
Старость, напротив, слаба и нетерпима, толстокожа, накачана анестезирующими веществами, равнодушна.
Где-то в промежутке существует золотая середина, когда человек согласен испытывать необходимую боль, не закрывается от неё наглухо, но и не стремится навстречу.
А печально в этом только одно: весь роскошный опыт, который удаётся извлечь с такими жертвами, после небольшой логической обработки сводится к скучнейшей в мире вещи – насчёт «вынести то, без чего нельзя обойтись, и обойтись без того, что нельзя вынести». И от простоты вывода до того грустно – хоть не живи.
Мои волки, мои лисы
Собственно, началось с того, что я рассматривала фотографии одного музыканта, собранные в хронологическом порядке. Из всех роковых мальчиков прошлого века он более других похож на волка. В конце восьмидесятых – почти блаженный, волчонок, спотыкающийся о собственные толстые лапы; в девяностые – юный волк, хищная невинность, вечнопьяный прозрачный взгляд; а в двухтысячные уже было то, что мы имеем сейчас, – полуопущенные веки и широкое тело, в котором тяжесть и сила. Естественный процесс, но я вдруг сличила даты: в девяносто девятом он ещё лёгок, в двухтысячном – пожалуй, потом что-то происходит, и к две тысячи третьему году это другой человек Необратимые изменения заняли менее чем пару лет.
Чтобы понять, что случилось, погуглила. За этот период он нарастил килограммов двадцать, постригся коротко, возможно, болел, счастливо женился, а потом ему стало сорок. В сорок четыре в нём не осталось тоски, слова его сделались вескими, а суждения определёнными. Я потом осмотрела ещё нескольких мужчин после сорока и подумала, что так выглядит кризис среднего возраста: человек внезапно начинает серьёзно к себе относиться и не потому, что его душит самодовольство, просто он уверен, что те обязательства, которые на нём лежат, требуют серьёзного отношения.
Говорит, будто камни роняет, не выказывает сомнений, никогда не отступается, глаза почти всегда полуприкрыты, в каждой женщине узнаёт четверых таких же, с которыми спал прежде, и заранее видит все проблемы, которые от неё будут. Удовольствия, впрочем, тоже видит, но они ничего не перевешивают.
Я знаю, вы читаете сейчас и вам уже неприятно. Напрасно. Это – взрослый. Он сильный и разумный, разве же плохо? Это прекрасно.
Прекрасно настолько, что недавно я нашла себя в простенькой психологической ловушке: очень неловко признавать, но у меня завёлся воображаемый друг. И не товарищ по играм, как прежде, а такой взрослый, я ему иногда рассказываю что-нибудь, много спрашиваю, а он отвечает.
– Понятно, – сказала подруга, – ты девятилетний мальчик И у тебя кризис авторитетности.
Ну да, я хочу слушать кого-то, кто умней и старше, в ком больше не бьются ни волки, ни лисы, а есть покой и отчётливые мысли. К сожалению, друга я слепила из собственного опыта, поэтому ничего нового от него не узнать.
118 
