Особенно,... 
20 
— А ты не мог ошибиться? — спросила Мадленка. — Может, это и не князь Август был вовсе, а кто-то другой?
Боэмунд фон Мейссен усмехнулся такой неприятной улыбкой, что Мадленка осеклась.
— Нет, — твердо сказал он, — это был молодой Август. Я своих врагов хорошо знаю и ни с кем бы его не спутал.
Значит, все-таки придется начать с князя Августа. Если стрелы и впрямь его и если он и в самом деле не побоялся ради денег напасть на крестоносцев, более чем вероятно, что именно он позавчера подстерег их караван, польстившись на богатства Мадленки. И тогда… Бог да хранит князя Августа, потому что она убьет его, и пусть с ней делают потом, что хотят. Только бы знать наверняка, он ли это был или кто-то другой.
— Ладно, это я выясню, — сказала Мадленка, не замечая, что говорит вслух. — Ты мне все сказал? — обратилась он к крестоносцу. — Ничего не утаил?
— Ничего.
— Поклянись.
— Не буду, — совершенно отчетливо ответил крестоносец и поглядел Мадленке в глаза.
— Ну и пес с тобой, — легко согласилась Мадленка. — Сиди здесь, я коня приведу.
— Это конь брата Герхарда, он тебе не дастся, — заметил синеглазый, морщась от боли в боку. Мадленка выпрямилась и снисходительно поглядела на него сверху вниз.
— Не хочется мне тебя разочаровывать, рыцарь, но умом ты совсем не вышел. Меня все лошади любят.
Крестоносец ничего не ответил и закрыл глаза. Мадленка свистнула по-особому и нырнула в кусты, на слух определив, где именно рядом бродит отбившаяся лошадь.
Рыцарь, оставшись в одиночестве, выжидал некоторое время, собираясь с силами, а потом попробовал дотянуться до своего меча, который поблескивал в траве метрах в четырех от лежащего. Стиснув зубы, рыцарь пополз туда и почти ухватился за острие, расположенное ближе к нему, когда вернулась Мадленка, ведя в поводу великолепного серого в яблоках коня. Она укоризненно посмотрела на рыцаря, прищелкнула языком и покачала головой. Синеглазый смирился и лег, прижавшись щекой к протянутой к мечу руке.
— Не-ет, правду говорят наши: нельзя доверять крестоносцам, — заявила Мадленка. — Вот твоя лошадь.
Рыцарь повернулся, оперся о валун и сел. Лицо его было очень бледно, пот градом катился по лбу.
— И ты меня отпустишь? — недоверчиво спросил он. — Просто так?
— А почто ты мне дался? — довольно вежливо спросила Мадленка.
— Может быть, однажды ты пожалеешь об этом, — заметил рыцарь задумчиво.
— Пф, — фыркнула Мадленка. — Не хочу тебя обижать, потому что грех обижать умирающего, но для вассала господа в тебе слишком мало смирения. — На скулах рыцаря проступили желваки. Он сглотнул слюну, но ничего не сказал. — Я же не прошу вечно поминать меня в твоих молитвах, комтур! — ехидно добавила она.
Мадленке пришлось помочь раненому подняться с земли, однако тяжелее всего оказалось для Боэмунда фон Мейссена попасть в стремя. Ему удалось сделать это только с третьей попытки, — но когда Мадленка увидела его в седле, она сразу же почувствовала облегчение. Зла на него она не держала и не видела причин, почему бы ему желать ей зла. В конце концов, она даже оставила ему лошадь, хотя ноги у нее самой дьявольски болели.
— Мое знамя, — потребовал рыцарь. — И меч. И верни мне мой кинжал.
— Ни меча, ни кинжала не получишь, — уперлась Мадленка, — сам знаешь почему. — Она подобрала хоругвь и отвязала ее от древка. — А знамя держи.
— До Торна далеко, — настаивал синеглазый, — Меня могут убить в дороге. — Он даже унизился до мольбы: — Я крестоносец, юноша, я не могу без меча.
Мадленка пожала плечами.
— Если тебя убьют, рыцарь, значит, такова твоя судьба, и, кроме того, я не думаю, что тебе при твоих ранах дадут воспользоваться мечом. Послушай лучше моего совета, сними свой никчемный белый плащ с черным крестом и надень его подкладкой кверху, никто тебя и не тронет.
Из последующих слов рыцаря, весьма энергичных, Мадленка заключила, что он очень хотел бы видеть ее там, где она желала бы оказаться в последнюю очередь. Не слушая больше крестоносца, Мадленка спрятала стрелу, подобрала сумку с остатками еды и зашагала по дороге туда, где должны были располагаться владения князя Доминика.
Мадленка не успела сделать и десяти шагов, когда услышала окрик:
— Эй!
Обернувшись, она увидела все того же раненого рыцаря, сидевшего на своей серой в яблоках лошади.
Надо признать, что на боевом скакуне он смотрелся гораздо выигрышнее, чем в луже крови на земле. Мадленке показалось даже, что он внял ее совету и перевернул плащ изнанкой кверху.
20 
