Особенно,... 
113 
— А князь что же? — спросил Франтишек. — Пусть тоже поклянется, чтоб все было честь по чести. Суд-то на его земле идет.
Улыбнувшись, Доминик накрыл красивой смуглой рукой библию и поклялся.
— Вот теперь я спокоен, — объявил Франтишек. — Утомил меня этот медведь.
— Что-то он долго не встает, — встревожился Август. — Что с ним?
— Встанет, — ухмыльнулся под забралом воин. -В день Страшного суда встанет, куда он денется?
Ты его убил? — спросил Август, потрясенный.
— Перерезал глотку. А что?
Князь и епископ переглянулись, ошеломленные. По правилам божьего суда победитель мог убить противника, но сейчас уж больно хладнокровно это было проделано. Теперь Мадленка догадалась, отчего вдруг загудела толпа минуту назад.
— Панна Соболевская, — вмешался пан Кондрат, на которого боец Мадленки, его речи и манера держать себя произвели впечатление, — представьте нам, пожалуйста, вашего спасителя.
— Для меня нет ничего приятнее этого, — сказала Мадленка, улыбаясь. — Позвольте вас познакомить с моим другом… — Она повернулась к воину, только что снявшему шлем. Слова замерли у нее на губах. Перед нею стоял синеглазый.
— Не совсем так, — сказал он. — Я комтур Боэмунд фон Мейссен.
Глава четырнадцатая,
в которой некоторые разговаривают громче, чем это принято в хорошем обществе
Изумление Мадленки было столь велико, что она смогла лишь, заикаясь, пролепетать:
— А где Франтишек?
— Умер, — холодно отвечал рыцарь. — Но перед смертью он рассказал немало интересного.
После этого дар речи обрели и прочие свидетели удивительного превращения скромного Франтишека в грозного крестоносца, чье имя гремело по всей границе.
Епископ:
— Это неслыханно! Доминик:
— Как? Что? Август:
Это он! Это тот прокаженный, боже мой!
В довершение всего Эдита Безумная, которой разрешили присутствовать на поединке, так как она вела себя тихо, узнала своего мучителя, издала дикий вопль и начала бесноваться. Среди зрителей возникло замешательство.
— Они в сговоре! — закричал Август. — Хватайте его!
— Стойте! — крикнул пан Кондрат, резво вскакивая с места. — Именем короля, опомнитесь!
Его слова оказали должное действие на всех, кроме Августа, который кричал:
— Я повешу его, посажу на кол, четвертую! Люди, ко мне!
Боэмунд повернулся и рукой в перчатке влепил молодому князю две увесистые оплеухи. Мадленка охнула и прижала ладони к собственным щекам, словно ударили ее саму. Август пошатнулся и побелел, как полотно.
— Это за твое обращение со мной в замке, а это за то, что ты на земле князя напал на меня из засады, крысеныш, — дерзко проговорил Боэмунд ему в лицо. — Жалкий трус, ничтожество, свинячье отродье!
Мадленка метнула взгляд на Анджелику: та вжалась спиной в спинку кресла и вцепилась руками в подлокотники в форме лежащих львов. Губы ее посерели, она не могла оторвать взгляда от лица крестоносца.
— Прекратить! — рявкнул пан Кондрат. — Князь Доминик, что это значит?
— Вы и сами видите, — ответил за князя епископ. — Это не тот человек, что выходил на поле сражаться за панну Соболевскую. Он осквернил божий суд. Я приказываю…
Боэмунд рассмеялся ему в лицо.
— Молчать, жалкий поп! Лучше расскажи, как твой драгоценный Сильвестр подкупил несчастного Франтишека, чтобы он сразу же сдался Доброславу и не сопротивлялся ему. Ну? Что, смелости не хватает признаться в собственной подлости?
— Это ложь! — завизжал епископ, багровея. Трое монахов вместе со мной слышали предсмертные слова этого Франтишека, — угрожающе сказал Боэмунд. — Это ты осквернил божий суд, а не я!
Епископ из красного сделался белым и оглянулся на своего хозяина, ища у него поддержки; но Доминик сделал вид, что не замечает его умоляющего взгляда.
— Если это правда, — спокойно сказал представитель короля, — то вам, епископ Флориан, придется отвечать за такое неслыханное самоуправство. Божий суд — это вам не потешные игры.
Анджелика замерла на месте, судорожно прикусив палец. Но Боэмунд даже не смотрел на нее.
— Тебе нечего было там делать, ты не монах! — крикнул ему Август.
— Еще как монах, сын мой, — глумливо отозвался Боэмунд, — хочешь, окрещу тебя твоей же кровью?
Он сделал молниеносное движение острием клинка, и Август поспешно отскочил, хватаясь за рукоять своего меча.
113 
