— Неужели все? И она тоже? — нарочито изумленно спросил Коуди, опуская глаза к холмикам ее груди, нежно обрисовывавшейся под тонкой тканью бледно-розовой блузки. Она ощутила, как напряглись и отвердели соски в ответ на его дерзкое откровенное разглядывание. И сразу же поняла, что от взгляда Коуди не ускользнула ответная реакция ее тела, которой он, похоже, и добивался, потому что вскоре отвернулся, удовлетворенно ухмыльнувшись.
— Она говорит, — продолжал Джейк, — что многие городские женщины мечтают о простой жизни с мужчиной, который всегда имеет в виду именно то, о чем говорит.
— И все? Слушай, а ведь мы с тобой вполне подходим, правда, приятель? — Коуди нахально улыбался.
— А я думала, что ни один из вас не ищет жену, — заметила Маргарет, отодвигаясь от Коуди, когда Дороти поставила перед ней чашку домашнего овощного супа с гренками.
— Да уж, мы в этом не нуждаемся, — многозначительно произнес Коуди и подмигнул Джейку. — Но чем черт не шутит, может, мы и передумаем, когда письма от красоток начнут приходить мешками?
Пока Маргарет ела свой суп, а потом и пирог, удивляясь, насколько она оказалась голодной, мужчины продолжали шутить насчет женщин и женитьбы. В какой-то момент Коуди повернулся к девушке и посмотрел на нее столь откровенно, столь вожделенно, что этот взгляд яснее, чем слова, дал ей понять, что он не забыл того, что произошло сегодня утром, и помнит о том, что у них двоих есть кое-какие незаконченные совместные дела. Потом он вернулся к болтовне с Джейком.
— Коуди, а ты играешь на губной гармонике? — поинтересовалась Маргарет, когда в разговоре возникла пауза.
— Конечно. А что, женщины хотят музыки?
— Кто-то хочет, а кто-то и нет. Я просто так спросила.
— Все? — Коуди попросил чек и положил на стол деньги. Когда Маргарет хотела заплатить за себя, он так сильно и настойчиво сжал ей ладонь, что искра страсти вновь обожгла ей тело. Черт, будь он проклят, подумала Маргарет, ненавидя свою беспомощную реакцию. Она отдернула руку и встала.
— Хорошо, тогда я буду должна тебе ужин.
— Два, — напомнил Коуди. — Ты забыла вечеринку на ранчо. И это еще не все твои долги, — многозначительно закончил он.
Не в силах что-либо ответить, Маргарет молча вышла из закусочной и направилась сразу домой. Усталость, накопившаяся за последние дни, окончательно одолела ее. Она не смогла даже подняться в спальню, а плюхнулась на диванчик в солярии и проспала там десять часов.
Коуди не видел Маргарет всю следующую неделю. Они вежливо общались с помощью автоответчика по поводу светового люка и Дамского вечера. Маргарет успела составить проект, и плотник уже сверлил отверстие в потолке спальни Коуди. Сам же он засел в своем кабинете с телефоном, пытаясь найти покупателя на буйволов. Это отвлекало от мыслей о Маргарет.
Коуди не оставлял своей задумки насчет того, чтобы заняться с Маргарет любовью под звуки природной стихии, под вспышки молний, сверкающих сквозь пресловутый люк, разжечь в ней огонь необузданной страсти… А потом отвернуться от нее, вычеркнуть из своей жизни.
Он сможет. Предать ее после ночи любви. Коуди старательно вспоминал свои душевные муки. Пытался воскресить свой гнев. Он сможет. Пусть она узнает, каково чувствовать себя преданным. Он хотел, чтобы Маргарет страдала так же, как когда-то страдал он.
Прошла неделя, и наступил вторник, когда в салоне должен был состояться Дамский вечер.
— Как ты думаешь, Маргарет знает, что это я хочу найти себе жену? — поинтересовался Джейк, когда они с Коуди ехали в салон.
— Сомневаюсь. По крайней мере, судя по фотографии, она может решить, что это мне нужна жена, — проворчал Коуди.
— Да ладно, с какой стати тебе искать женщину по объявлению? Ты молод, прекрасно выглядишь…
— Маргарет так не считает.
— Не прибедняйся. Я же видел, как она смотрит на тебя — как томящаяся от любви телочка. Почему вы, две влюбленные пташки, сторонитесь друг от друга?
— Телочки, пташки… Не забудь пчелок, кроликов и белочек. Что-то у тебя, приятель, сегодня разыгралось воображение.
— Слушай, — мягко спросил пожилой ковбой, — а ведь ты же не считаешь ее на самом деле слишком худой?
— Я тебе вообще больше ничего не скажу. Потому что с возрастом у тебя язык становится все длиннее. «Красива пуще прежнего»… — передразнил Коуди. — Я что-то не помню, чтобы говорил такое.