Родион Георгиевич никогда не прощал обиды. И на удар отвечал ударом. Серебряков сел в кресле поудобнее и уперся руками в стол.
— Вы слуга империи, вам меня не понять. Задавайте вопросы и уходите.
— А если я очень хочу понять вас, профессор?
— Вы? Не смешите! Разве может жалкий обыватель понять великий замысел Фауста! Его мечту! И жертвы, которые он принес ради нее!
— И даже Марию Ланге?
— Нет! Нет! Нет! — из последних сил просипел профессор.
— Тогда, будьте добры, домашний адрес барышни Ланге.
— Я не знаю ее адреса! Мне этого было не нужно! Она приходила ко мне сама, когда хотела, мы беседовали, обсуждали… — Серебряков оборвал себя на полуслове.
— Когда Ланге приходила последний раз? — сдержанно спросил сыщик.
— Не помню. Кажется, третьего дня… — профессор поерзал в кресле.
— А вчера вечером?
— Меня не было дома.
— Где вы проводили вечер?
— Преподаватели Бестужевских курсов пригласили меня на праздничный бал. Я не мог отказаться. Вернулся довольно поздно. И лег спать. А утром проснулся от страшного грохота, устроенного вашим жандармом.
— Бестужевские… это здесь, недалеко, на Васильевском? — как бы вспоминая, проговорил Ванзаров.
— Да, на Десятой линии. Меня видели сотни людей! Коллеги поднимали тост в мою честь. Я не возвращался ночью в маске, чтобы… — профессор подавил рвавшийся всхлип.
С некоторым сожалением Родион Георгиевич подумал, что у старика верное алиби. Хотя подозрения с него отнюдь не сняты. Просто искать придется дольше.
— Когда вы вернулись домой, ворота были закрыты? — спросил Ванзаров.
— Понятия не имею! Я мало обращаю внимания на бытовые мелочи.
— У меня последний маленький вопрос. Кто мог убить Марию Ланге, и почему ее бросили около вашего дома?
— А вот это, господин сыщик, умоляю вас выяснить как можно скорее! И поймайте убийцу! Надеюсь, теперь все?
Ванзаров поклонился. Идя мимо книжного шкафа, он заметил фотокарточку, небрежно воткнутую между томами. Из любопытства, он быстро вынул снимок. Среди нескольких персонажей и самого Серебрякова была запечатлена Мария Ланге. Но фотография оказалась необычной. Даже на редкость странной. И можно сказать, неожиданной.
— Как вы смеете, немедленно отдайте! — закричал профессор.
Сыщик успел подробно рассмотреть карточку и протянул ее Серебрякову:
— Тоже ваши ученицы?
— Вас это не касается! Прощайте! — злобно крикнул профессор.
Уже в дверях квартиры, надев пальто, Ванзаров обернулся:
— Отчего вы не держите кухарку?
— Я ее выгнал, — буркнул профессор.
— Воровала?
— Нет. Надоело терпеть глупую бабу. Да еще и глухонемую.
— Попрошу, господин Серебряков, никуда не отлучаться из города. Вы нам можете понадобиться…
Дверь с грохотом захлопнулась перед носом Родиона Георгиевича.
5
Во дворе переминались с ноги на ногу замерзший околоточный, ожидавший указаний от сыщика, и Пережигин, но Ванзаров подошел к дворнику.
— Степан, а что, профессор давно кухарку выгнал? — спросил он.
— Да уж, почитай, десятый день как…
— И куда она делась?
— Живет у меня в светелке. Куда ей идти? Глухая и немая, — дворник жалостливо шмыгнул.
— И жена не против? — удивился сыщик.
— Так померла моя хозяйка, — Степан перекрестился, — уж года два тому. А так хоть живой человек. Да и жалко убогую. Много не ест, а по двору помогает.
— Я разрешил, ваше благородие, пусть поживет убогая. Но если прикажете… — околоточный демонстрировал служебное рвение.
— Нет-нет, все правильно… А сбегай-ка, Степа, за своей приживалкой, — Ванзарову из любопытства захотелось посмотреть на женщину, которая согласилась терпеть вздорного профессора.
— А чего бежать, вон она, — ткнул пальцем дворник.
Сгорбленная старушка, плотно обмотав голову драным платком, прижалась к двери дворницкой. Она настороженно смотрела на полицейских. Ванзаров махнул, подзывая ее.
Немая подошла, поклонилась в пояс.
Родион Георгиевич нагнулся к низенькой старушке.
— Как звать? — закричал он прямо в ухо.
Женщина подняла сморщенное личико, улыбнулась и издала тихий стон.
— Глухая — одно слово. Я тут давеча самовар уронил, так она даже не шелохнулась! — дворник гордился, что его приживалка совершенно ничего не слышит.
Ванзаров махнул рукой, отпуская калеку. Она как-то странно глянула, будто запоминая сыщика, повернулась и смиренно засеменила к дворницкой.