— Господин пристав, кто ж еще…
— Да?… Романов, а чего ты шинель к печке прижимаешь?
— Все «Самовар». Пока его везли, намочил, окаянный…
— А где вы этот самовар нашли? — не понял ротмистр.
— На Неве, у проруби.
— Пойти полюбопытствовать что ли? — пробормотал Мечислав Николаевич.
В это утро он оказался во Втором участке случайно. Кроме дела Ланге ротмистр занимался еще и рядовыми делами. Так, в конце прошедшего года на хозяйку большой квартиры по Третьей линии, 28, вдову Семову, было совершено дерзкое нападение. Неизвестные злоумышленники средь бела дня взломали крепкую входную дверь и вынесли золотых и серебряных вещей на тысячу восемьсот рублей, а процентных бумаг и денег на четыре тысячи триста рублей. Наглых грабителей искали с декабря. Джуранский собирался дать приказ околоточным проверить, не появился ли на участке новый скупщик краденого.
Вопль, между тем, повторился. Мечислав Николаевич поморщился. Пристав Второго участка — известный любитель пускать в ход кулаки без всякого повода. Как бы не переусердствовал.
— А где Щипачев с ним работает? В арестантской?
— Зачем в арестантской, к доктору отнесли… — Романов зябко жался к изразцовой печке.
— Значит, к доктору… — рассеянно повторил ротмистр. — А что он так орет? Скальпелем его, что ли, режут?
Джуранский без стука распахнул дверь в медицинскую часть.
— Что тут происходит?
— Здравия желаю, господин ротмистр!
Щипачев свято соблюдал закон чинопочитания, хотя Джуранского недолюбливал. Доктор Горн кивнул вошедшему.
— Щипачев, вы над кем тут измываетесь? — строго спросил сыщик.
Пристав отступил от кушетки, в душе кроя последними словами ротмистра сыскной полиции.
— Разрешите доложить! Неизвестный господин мною самолично был найден на льду Малой Невы и доставлен в участок сегодня в половине девятого утра при самоличном обходе территории!
— Молодец, Андриан Николаевич! — холодно похвалил Джуранский. — И что вдруг такое рвение по службе? Не замечал за вами.
Щипачев скрипнул зубами, но промолчал. Не мог же он сказать, что с утра пораньше пошел проветрить больную голову, раскалывавшуюся после вчерашних посиделок у кума.
— Так, значит, в проруби купался и на морозе не околел? — спросил ротмистр.
— Истинная правда. Видать, был выпимши, упал на снег. Его раздели и бросили в прорубь.
— Не говорите глупостей, от него даже не пахнет! — доктор Горн положил на столик бесполезную ложку для микстуры и вытер руки льняным полотенцем.
— Значит, ни следа алкоголя, и выжил? И как он… — Джуранский оборвал себя на полуслове, потому что увидел лицо потерпевшего. У бывшего кавалерийского офицера перехватило дыхание.
— Мечислав Николаевич, с вами все в порядке? — озабоченно спросил Горн.
— Ах ты!.. — только и смог выдавить ошарашенный сыщик. — Это ж Серебряков!
Воцарилась немая сцена.
— У пациента calor mordax, жгучий жар… — прерывая тягостное молчание, подал голос Горн. — И пульс такой, что сердце выскакивает.
— Лихорадка? — Джуранский наконец-то пришел в себя.
— Не думаю. Такой жар может говорить только об одном: в организме больного происходит стремительный процесс. Или… — Доктор сделал многозначительную паузу.
— Что «или», доктор?
— Или он находится под действием наркотического средства…
Щипачев, про которого ротмистр и доктор забыли, почтительно кашлянул:
— А еще задержанный… то есть найденный выкрикивал странные слова!
— Какие еще слова, пристав? — раздраженно бросил Джуранский.
— Просил напоить его соком луны и требовал, чтобы огонь шел за ним! — доложил Щипачев.
— Явно принял возбуждающее средство! — прокомментировал Горн. — Кстати, есть еще одна интересная деталь.
Доктор поднял край простыни и указал на грудь. Джуранский увидел черную звездочку.
За спиной сыщика тяжело сопел Щипачев. Он приподнялся на носочках, заглянул за плечо и решил блеснуть эрудицией.
— Я так думаю, это… есть… знак иноверца! Тайный еврей, по всему видать! Или того хуже — поляк!
— Почему вы так решили? — удивленно спросил Джуранский.
— А креста на нем нательного не было! — победно заявил Щипачев.
Доктор уже хотел было высказать все, что думает о дремучих мозгах пристава, но тут дверь резко распахнулась и в медицинскую с отчаянным воплем ворвалась девушка. Ее шубка была расстегнута, шляпка косо сдвинута набок, но лицо плотно укутывал кружевной платок, который оставлял открытыми только глаза.