96 
Е.П.: Точно… как это его фамилия… французский философ-то, который страшно Россию крыл за Чечню… Глюксман!
А.К.: Совершенно верно, Андре Глюксман…
Е.П.: Но такое отношение к России совершенно несвойственно было Аксенову. Вообще, несмотря на то что он был американским профессором, и замечательным профессором, он не был таким профессорским писателем, с профессорской «левизной», с профессорским увлечением филологическим романом и так далее… Но это мы отвлеклись. А различие вот какое: «Ожог» был прежде всего литературным явлением, а не общественно-политическим. А его протест… он был не самым главным в романе, присутствовал, но не был самым главным. Вообще-то еще будет новый виток… Еще может измениться к «Ожогу» отношение там, на Западе. Новое открытие старого текста… Не для сравнения, но я помню, что, когда первый раз перевели во Франции «Чевенгур», великий роман Платонова, там продали какое-то ничтожное количество экземпляров, понимаешь? Это была середина семидесятых. А сейчас, я знаю, Платонов пользуется в Европе большой популярностью. Вообще, я думаю, Аксенов воспринимался — и сейчас воспринимается — как советский антисоветский писатель. В этом смысле и есть у них общее с Солженицыным. И тут надо признать формальную правоту такого мнения. Была такая страна — Советский Союз, которого больше нет… Вот была страна Атлантида, ее тоже нет. А ведь и там кто-то играл же на арфе, то есть лире… И был певцом Атлантиды. Или ее критиком… Вот и Аксенов был и остается советским антисоветским писателем — ну, просто даже по формальной принадлежности к советской эпохе.
А.К.: Так и воспринимался «Ожог» — как эстетически изощренное противостояние советской власти. «Архипелаг» — более эпическое, более мощное, а «Ожог» — более изощренное, изысканное. Но то и другое — против коммунистической власти, ее идей. И значит, авторы — чужие, даже враждебные западному культурному, университетскому слою, который и делает там литературные репутации… В сущности, простая вещь: живет человек и все время интенсивно, тяжело, мучительно для себя думает о происходящем. Он то обольщается Березовским, то олигархами из бывших комсомольцев, то проклинает новую так называемую демократию, которая, мол, есть власть ворья, то поддерживает — и в том, и в другом случае рискуя репутацией… А ведь Аксенов — человек уровня такого, на котором существует мировая репутация, понимаешь? И рисковать мировой репутацией — это для него реальное понятие. Это не пустые слова. И вот, рискуя мировой репутацией во время уже описанного нами конгресса Международного ПЕН-клуба в Москве, он высказывает собственное мнение о чеченской войне… Скандал… Аксенов, который живет сам по себе, теряет поддержку литературно-либерально-культурного мирового сообщества. Аксенов все больше и больше один. Постепенно он становится абсолютно изолированным человеком…
Е.П.: Это все было на моих глазах, я был на том конгрессе ПЕН-клуба. Там вопреки принятой резолюции по Чечне было сформулировано особое мнение отдельных членов русского ПЕН-центра по этому вопросу. И это особое мнение Вася подписал наряду с еще несколькими членами ПЕН-клуба — более двадцати человек нас было, — и среди них весьма звучные имена… Но я сейчас не об этом известном факте рассказываю, а о его последствиях. Рассказываю со слов самого Аксенова. Он мне говорил, что уже в то время, когда он был профессором университета Джорджа Мейсона в Вашингтоне, у него установились тесные контакты с руководством Международного ПЕН-клуба, и шла речь о том, чтобы ему стать президентом всей этой организации. Ему предлагали это, с ним велись переговоры… К слову, я не знаю, кто там сейчас президент… первым президентом был Голсуорси, а сейчас, думаю, не очень известный писатель…
А.К.: Скорее всего, из третьего мира. Для ради политкорректности.
Е.П.: А-а, вспомнил. Чешский диссидент Иржи Груша. И вот Аксенов, как человек основательный, ответил так: он зарабатывает себе на жизнь тем, что он профессор, и что он согласился бы стать президентом Международного ПЕН-клуба, если бы ему положили такую же заработную плату, как профессору в университете, не меньше, по крайней мере. Тогда пожалуйста, хотя как университетский профессор он себе уже и пенсию выслужил, и прочие льготы… И вдруг переговоры оборвались резко, в двухтысячном году, как раз после этого конгресса в Москве, где он выступил против резолюции, на которой настаивали западные делегаты, прежде всего — Гюнтер Грасс. Очевидно, там, где следует, рассмотрено было дело писателя Аксенова и сочли, что он политически не… неблагонадежен.
96 
